Возвращение Холмса

Максим Чертанов "Конан Дойл"

Холмс всё это время считался мертвым, хотя доктор написал о нем в 1896 году один маленький забавный рассказ под названием «Благотворительная ярмарка» («The Field Bazaar»). Это было сделано по просьбе журнала «Студент», издаваемого Эдинбургским университетом, – для сбора средств на реконструкцию крикетного поля.

Читатели и издатели меж тем не отставали от Дойла, требуя продолжения холмсианы; на это доктор не соглашался, но осенью 1897-го все же написал пьесу под названием «Шерлок Холмс». В Англии она поставлена не была: знаменитый в то время актер Бирбом Три, которому предназначалась главная роль, просил переделок, автор на них не соглашался. «Чем переписывать роль так, чтобы вышел Холмс, непохожий на моего Холмса, я лучше положу его под сукно и сделаю это без тени огорчения».

Под сукно положить не удалось: пьесу затребовали из Америки, где за нее взялся американский актер Уильям Джиллетт и, увлекшись, переделал ее всю от первой до последней строчки; в 1899-м он телеграммой спрашивал у автора, можно ли ему женить героя, и уставший от разговоров об этой пьесе Дойл, махнув рукой, отвечал, что Джиллетт может Холмса женить, убить или сделать с ним что-либо еще на свое усмотрение.

В ноябре 1899 г. в Штатах с громким успехом прошла премьера пьесы «Шерлок Холмс»; автор получал поздравительные телеграммы. В Америке же, на студии Артура Марвина, в 1900-м был создан первый фильм о Холмсе – собственно говоря, не фильм, а киношутка продолжительностью 45 секунд под названием «Шерлок Холмс недоумевает»; Дойл ее никогда не видел.

Еще до того как Дойл отдал в «Стрэнд» законченный текст «Собаки», Ньюнес и Гринхоф выразили ему свое огорчение по поводу того, что Уотсон повествует о некоей давней истории и Холмс не ожил по-настоящему. Читатели также были расстроены и писали доктору гневные письма. Ньюнес предлагал автору воскресить Холмса и обещал платить по 100 фунтов за тысячу слов – гонорар по тем временам беспрецедентный; американские издатели сулили вдвое больше.

Он решил согласиться. Обычно пишут, что сделал он это исключительно из материальных соображений.

Матери он писал о своем решении продолжать холмсовские рассказы очень сухо: «Не вижу причин, почему бы мне за них снова не взяться». Вероятно, так все и было; хотя не исключено и другое: после «Собаки», которую Дойл писал не из корысти, а с абсолютным наслаждением, с каким обычно создаются шедевры, он почувствовал, что немного соскучился по Уотсону и Холмсу и ему есть что еще сказать о них.

Но как воскресить покойника? Шестилетний Артур так и не смог придумать, как извлечь путешественника из желудка тигра, но теперь автор стал профессионалом и был обязан уметь выкручиваться. Дойл был не первым писателем, оказавшимся в подобной ситуации. Понсон дю Террайль закончил свой последний (как он думал) роман о похождениях Рокамболя тем, что героя связали, посадили в стальную клетку и сбросили в море с корабля. Воскресить Рокамболя и продолжить серию романов было предложено другим авторам, но они, как ни бились, не могли изобрести способа спасения; тогда обратились снова к дю Террайлю, и он не мудрствуя лукаво написал следующее: «Выбравшись из пучины, Рокамболь мощными гребками поплыл к берегу... »

Неизвестно, знал ли Дойл эту историю и вспомнил ли он ее. Основная трудность с литературной точки зрения заключалась вовсе не в том, каким образом Холмс должен был выплыть – в конце концов, он был не связан и не в клетке, – а в том, как объяснить его чудовищную жестокость по отношению к другу, годами безутешно оплакивавшему его. «Приношу тысячу извинений, дорогой Уотсон, но мне было крайне важно, чтобы меня считали умершим, а вам никогда бы не удалось написать такое убедительное сообщение о моей смерти, не будь вы сами уверены в том, что это правда». Звучит не слишком убедительно, но далее Холмс прибавляет: «За эти три года я несколько раз порывался написать вам.» – и, представив себе, как он в тоске начинает писать письмо, вздыхает и рвет листок бумаги, – читатель вместе с необидчивым Уотсоном, тоже вздохнув, прощает его.

В конце сентября 1903 года толпы лондонцев атаковали книжные киоски: в «Стрэнде» (номер был октябрьский) опубликован «Пустой дом», Холмс вернулся, Уотсон овдовел. Тираж журнала возрос мгновенно. За «Пустым домом» последовали «Подрядчик из Норвуда» («The Adventure of the Norwood Builder»), «Пляшущие человечки» («The Adventure of the Dancing Men») и «Одинокая велосипедистка» («The Adventure of the Solitary Cyclist»). Все эти четыре рассказа Дойл написал за лето. Три из них – кроме «Велосипедистки» – он сам считал удачными и говорил матери и друзьям, что работает с легкостью и удовольствием, единственное затруднение – все время выдумывать сюжеты.

Осенью же были написаны все остальные рассказы, составившие сборник «Возвращение Шерлока Холмса» («The Return of Sherlock Holmes») – приводим их названия в порядке публикации в «Стрэнде» с февраля по декабрь 1904 года: «Случай в интернате» («The Adventure of the Priory School»), «Черный Питер» («The Adventure of Black Peter»), «Конец Чарлза Огастеса Милвертона» («The Adventure of Charles Augustus Milverton»), «Шесть Наполеонов» (« The Adventure of the Six Napoleons»), «Три студента» («The Adventure of the Three Students»), «Пенсне в золотой оправе» («The Adventure of the Golden Pince-Nez»; в этом рассказе в очередной раз появляются русские нигилисты – и люди они, в общем, неплохие), «Пропавший регбист» («The Adventure of the Missing Three-Quarter») и «Убийство в Эбби-Грейндж» («The Adventure of the Abbey Grange»). Последним рассказом, опубликованным в сентябре 1904-го, завершалась обещанная дюжина, но Дойл решил перевыполнить план и написал еще «Второе пятно» («The Adventure of the Second Stain»).

Вскоре после второй женитьбы (18 сентября 1907) Дойл написал два новых рассказа о Холмсе: «Сиреневая сторожка» («The Adventure of Wisteria Lodge») и «Чертежи Брюса-Партингтона» («The Adventure of the Bruce-Partington Plans»), которые были опубликованы в «Стрэнде» в сентябре – декабре 1908 года. Что касается первого из них – рассказ сперва состоял из двух историй, озаглавленных «Необычное приключение Джона Скотта Экклса» и «Тигр из Сан-Педро»; как предполагал автор (а также Ньюнес), они должны были положить начало новому сборнику «Воспоминания о Шерлоке Холмсе» и публиковались с соответствующим подзаголовком. Такого сборника не существует: Дойл не смог или не захотел быстро сочинить достаточное количество историй. Два упомянутых рассказа вместе с последующими потом составят «Его прощальный поклон» («His Last Bow») – предпоследний сборник рассказов о Холмсе.
В сентябре 1910 был написан рассказ «Дьяволова нога» («The Adventure of the Devil's Foot»). В 1911-м Дойл написал еще два рассказа холмсовского цикла: «Алое кольцо» («The Adventure of the Red Circle») и «Исчезновение леди Френсис Карфакс» («The Disappearance of Lady Frances Carfax»).

В сентябре 1914 в «Стрэнде» начнет печататься «Долина ужаса» («The Valley of Fear»), написанная с ноября 1913 по апрель 1914. За прошедший год Дойл уже второй раз вернулся к Холмсу. Первый был в рассказе «Шерлок Холмс при смерти» («The Adventure of the Dying Detective»), опубликованном в «Стрэнде» в декабре 1913-го. Больной, несчастный, слабый, безумный Холмс (пусть потом оказывается, что все было притворством – но ведь он и вправду три дня не ел, бедный!); Холмс, который кашляет, всхлипывает, жалобно стонет, задыхается, умоляет о помощи, «тонким голосом поет какую-то безумную песню», «лепечет как дитя», по-детски же просит на него «не сердиться» и в бреду рассуждает о полукронах и пенсах – такого Холмса мир еще не видел; со времен «Этюда», где юный Холмс то и дело заливался хохотом и прыгал по комнате, великий сыщик не был так эмоционален. Сердце Уотсона пронзено жалостью – и он впервые осмеливается ослушаться своего «бедного друга»: «Больной все равно что ребенок. Хотите вы этого или нет, я все равно примусь за лечение». Когда злобный Кэлвертон Смит грубо трясет больного за плечо, доктор Уотсон сдерживается из последних сил; еще пара секунд – и он бы, наплевав на запрет «бедного друга», непременно выскочил из своего укрытия; доктор Дойл это чувствовал – и сцену тотчас завершил эффектной развязкой, вслед за которой Холмс просит у обиженного друга прощения и, разумеется, получает его. Перед нами один из самых прелестных и трогательных текстов поздней холмсианы.

«Долина ужаса» – вещь совсем в другом духе. Замысел «Долины» появился у Дойла еще до того, как он написал «Холмса при смерти», в апреле 1913-го, когда к нему в гости приехал американец Уильям Бернс – сотрудник знаменитого детективного агентства Аллана Пинкертона. (Бытует неподтвержденна версия, будто Дойл еще раньше познакомился с самим Пинкертоном.) Бернс демонстрировал Дойлу свое изобретение – подслушивающее устройство – и спрашивал, нельзя ли использовать его в рассказах о Холмсе. Дойл, в свою очередь, расспрашивал гостя о его детективной практике. Из многочисленных историй, рассказанных Бернсом, доктора больше всего заинтересовала одна, произошедшая в 1876 году в Пенсильвании. «Ручаюсь, доктор Уотсон, что еще никогда через ваши руки не проходили такие истории. Изложите их, как хотите. Я только вручаю вам факты. Два дня я провел взаперти и, пользуясь слабым дневным светом, который проникал в убежище, набрасывал свои воспоминания. Это история Долины ужаса».

В СССР эту повесть не жаловали. После дореволюционных изданий она была опубликована в очень сокращенном русском переводе лишь однажды, в 1966 году в журнале «Звезда Востока». После 1986-го ее снова стали у нас издавать. Поэтому многие нынешние взрослые, которым не удалось прочесть «Долину ужаса» в детстве, так никогда ее и не читали; многие даже не знают, что такая повесть существует.

Во всем остальном мире «Долина ужаса» известна так же, как и любое другое произведение о Холмсе, но отношение к ней довольно неоднозначное: многие критики считали и считают эту вещь неудачной. По мнению Дж. Д. Карра, она – едва ли не самый лучший текст холмсианы, а ее американская часть – «совершеннейший образчик детективного жанра». Можно понять Карра – он писал свою книгу в то время, когда гангстерская литература еще только зарождалась. Нынче подобными историями никого не удивишь. Да, сюжет о деяниях Берти Эдвардса довольно интересный, но мы-то читаем холмсиану не ради сюжета, а ради Холмса и Уотсона. Они в «Долине ужаса» – просто бесплотные куклы, без единой человеческой черточки. И это не потому, что Конан Дойл разучился писать о Холмсе или в очередной раз возненавидел его – и в написанном совсем незадолго до «Долины ужаса» рассказе «Шерлок Холмс при смерти», и в «Его прощальном поклоне», который будет написан вскоре, мы находим все, что нам дорого, – обаяние личности, очарование уюта. Нам хочется видеть не мрачные шахты Пенсильвании, а мягкий лондонский туман. Но, в конце концов, доктор Дойл не виноват в том, что читателю XXI века в его текстах важнее атмосфера, чем сюжет. Он хотел написать американскую гангстерскую повесть – и написал ее.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Собака Баскервилей

Максим Чертанов "Конан Дойл"

В 1900 году Конан Дойл подружился с журналистом Флетчером Бертрамом Робинсоном, военным корреспондентом газеты «Дейли экспресс».

Они говорили о фольклоре, рассказывали друг другу старинные предания. Упоминалась широко распространенная – отнюдь не только в Британии – легенда о гигантской призрачной собаке: в Норфолке она имела черный цвет и огненные глаза и называлась «Black Shuk», в других областях встречались иные варианты: чаще это была не одна собака, а стая – так называемая «дикая охота». Робинсон – он был родом из Девоншира – рассказал Дойлу девонширский вариант легенды, который отличался тем, что в нем фигурировал реальный человек по фамилии Кейбл, владелец поместья Брук, который будто бы был чуть ли не вампиром и похищал девушек; согласно легенде, в 1672 году Кейбла разорвала на куски «дикая охота» – стая демонических гончих псов; Робинсон записал легенду в форме новеллы и познакомил Дойла с ее текстом.

Страшных собак, страшные болота и страшных собак на страшных болотах мы уже находили у Дойла немало; неудивительно, что он пришел от истории Кейбла в восторг – она так и просилась в книгу. Дойл и Робинсон собрались делать ее вместе. Соавторство – штука сложная и совсем необязательно подразумевает, что два человека садятся за два стола и пишут по одной второй части текста. Поскольку они приняли это решение, находясь вместе, и переписки друг с другом в этот момент не вели, то неизвестно, как конкретно эта совместная работа планировалась первоначально.



Известно, что название родилось сразу. Некоторые биографы убеждены, что фамилию Баскервиль предложил Робинсон, потому что так звали его кучера; однако, например, в уэльском варианте легенды собака-призрак преследует семью по фамилии Баскервиль, и Дойл с Робинсоном этот вариант, вероятно, обсуждали, так как первоначальный план повести основывался именно на этом: есть некая семья, над которой тяготеет проклятие в виде призрачной собаки. Дойл написал о замысле матери – упомянул и будущего соавтора, и название «Собака Баскервилей» («The hound of the Baskervilles»). Робинсон много говорил ему о мрачных красотах Девоншира. Доктор захотел поехать туда.

Договорились встретиться чуть позже, а пока Дойл вернулся в Лондон. Там он сообщил Гринхофу Смиту (письмом), что намерен писать новую книгу (ее жанр он определил как «creeper» – то есть нечто ужасное, бросающее в дрожь) в соавторстве с Робинсоном, и гонорар запросил свой обычный: 50 фунтов за тысячу слов. Не установлено точно, сам ли Дойл решил включить в повествование Холмса или это ему предложил Смит, давно надеявшийся, что Дойл сменит по отношению к сыщику гнев на милость; второе, пожалуй, более вероятно. Когда Дойл сообщил Смиту, что Холмс в книге будет, «Стрэнд» с радостью согласился увеличить оплату вдвое.

В более позднем письме по поводу соавторства Робинсона Дойл писал Смиту следующее: «И стиль, и атмосфера, и весь текст будут полностью мои... <...> но Робинсон дал мне главную идею, приобщил к местному колориту, и я считаю, что его имя должно быть упомянуто». Надо полагать, что такое распределение труда было установлено между Робинсоном и Дойлом еще в Кромере: тому, кто хоть самую чуточку знает доктора Дойла, невозможно представить, что он заявил бы в официальном письме, что весь текст книги напишет он, а на самом деле было б иначе. «Стрэнд» от идеи соавторства был отнюдь не в восторге, но Холмс перевесил. Дойл и Смит договорились, что имя Робинсона будет упомянуто наравне с именем Дойла, а гонорар между соавторами будет разделен следующим образом: три четверти получает Дойл, одну четверть – Робинсон. Сам Робинсон в этих переговорах не участвовал вовсе и не изъявлял никакого желания участвовать – это говорит в пользу того, что писать собственно текст он в это время и не собирался.



Графство Девоншир (или Девон), которое Генри Джеймс назвал «совершенством Англии», расположено на юго-западе страны; место романтическое, при плохой погоде мрачноватое (его любили описывать Дафна Дюморье и Агата Кристи); с севера и юга оно омывается морем, на западе граничит с не менее романтическим Корнуоллом, где происходит действие жуткой «Дьяволовой ноги» Дойла. Девоншир – район, где мало промышленности и много природы. Там есть местность под названием Дартмур – обширное скалистое плато, покрытое частично лесом, частично – вересковыми зарослями, небольшими озерцами и торфяниками. «Унылость этих болот, этих необъятных просторов, впрочем, не лишенных даже какой-то мрачной прелести», по выражению доктора Уотсона. По вересковым пустошам спокон веков бродили дикие пони (один бедняга на глазах потрясенного Уотсона утонул в Гримпенской трясине) – эта порода сейчас известна как «дартмурский пони» и ее разводят специально. Сам Дартмур ныне – национальный парк; его центром является город Принстаун. Неподалеку находится Дартмурская тюрьма строгого режима, по сей день пользующаяся сомнительной славой одного из самых жестких исправительных учреждений.

Дойл и Робинсон поселились в Принстауне, в небольшой гостинице «Даки» – она существует и поныне, и там есть музей «Собаки Баскервилей». Оттуда они ежедневно совершали вылазки в окрестности, осматривали Дартмурскую тюрьму. Дойл писал: «Мы прошагали целых четырнадцать миль по окрестностям и порядком устали. Это дикое и печальное место, где попадаются развалины жилищ древнего человека, странные каменные сооружения, есть и остатки старых шахт». Недалеко от Принстауна находилось родное поместье Робинсона, Ипплпен; съездили и туда. Фамилия кучера (он же по совместительству служил у Робинсонов садовником) действительно была Баскервиль.


Бывший Duchy Hotel - теперь здесь туристический центр



Болот как таковых, кстати, рядом с Принстауном нет; Гримпенская топь получила свое название, по-видимому, в честь неолитической деревни Гримспаунд на востоке Дартмура, рядом с которой действительно расположено топкое болото; его по сей день стараются избегать местные жители. Жилище неолитического человека, мрачные останки этого существа, как тогда считалось, кровожадного, темного и злобного, – вот маленький штрих, которого недоставало прежним попыткам Дойла описать ужас торфяных болот. Трясина, в глубине которой покоятся скелеты такой древности, что ее даже представить себе трудно, – деталь, оказывающая неотразимое воздействие на воображение художника и на его работу.

Что касается источников, то одними рассказами Робинсона доктор Дойл в своей работе отнюдь не обошелся. Он от корки до корки прочел книгу Баринг-Гулда – викария, известного археолога и фольклориста; этот фундаментальный труд представлял собой энциклопедию Дартмура, где было собрано абсолютно все: природа, климат, история, архитектура, народные предания, генеалогические древа старых девонширских семей. Работа шла быстро, «запоем». В июне Дойл распрощался с Робинсоном и поехал в Лондон.

«Собака» была практически окончена, но кое-что еще дописывалось: в начале июня из Принстаунской тюрьмы бежали два преступника, и в тексте появился беглец Селден. Публикация началась в августовском номере «Стрэнда» с подзаголовком «Еще одно приключение Шерлока Холмса» и продолжалась по апрель 1902-го.

Дойл никогда не был склонен к символам, но в «Собаке» литературоведы видят символику на каждом шагу. В самом деле, при чем здесь, казалось бы, неолитический человек и его череп? Добро б хоть какие-нибудь археологи в сюжете фигурировали. Но черная собака – мрачный, жуткий зверь, а древний человек – мрачное, жуткое «звериное существо», чьи останки сквозь века источают зло. Вероятно, Дойл, символизму совершенно чуждый, своими упоминаниями о древних черепах просто-напросто хотел пустить читателя по ложному следу, заставив его, поеживаясь, предположить, что убийства совершал этот самый доисторический человек – вариант ожившей мумии. Но в результате получилась символика. «Глядя на иссеченные примитивным орудием склоны холмов, на которых темнеют эти пещеры, забываешь, в каком веке живешь, и если бы вдруг под низким сводом одной из них появилось одетое в звериную шкуру волосатое существо и вложило бы в лук стрелу с кремневым наконечником, вы почувствовали бы, что его присутствие здесь более уместно, чем ваше».

х

Звериная шкура, звериное существо, зверские убийства, сплошное зверство; в «Собаке» вообще очень много упоминаются животные, причем всегда в очень мрачном контексте. Ужасные крики выпи, растерзанная собачка доктора Мортимера, чайка, одиноко парящая над просторами топей, несчастный дартмурский пони: «В зеленой осоке перекатывалось и билось что-то живое. Потом над зарослями мелькнула мучительно вытянутая шея, и болота огласились страшным криком». Даже мертвые камни на болотах «напоминают гигантские гнилые клыки какого-то чудовища».

Фаулз замечал в «Кротовых норах»: «Нечего и говорить, что в действительности Черная собака – это сами болота, то есть неприрученная природа, нечеловеческая враждебность, кроющаяся в самой сердцевине такого ландшафта. В этом – всеохватывающий ужас, и Конан Дойл в тот дождливый день, сидя у камина в норфолкской гостинице, должно быть, сразу же понял, что ему наконец удалось отыскать „врага“, гораздо более сложного и устрашающего, чем любой преступник в человеческом облике».

х

В холмсиане «Собака» вообще стоит особняком, возвышаясь, как черный гранитный столб над трясиной: она во всем необычна. Литературоведы отмечают в ней массу больших и малых отступлений от канона. Уотсон проводит самостоятельное расследование хоть и с ошибками, но отнюдь не без пользы. Холмс называет Лестрейда «лучшим сыщиком» и признается, что нуждается в его помощи. Холмс оказывается слаб, непонятлив, совершает серьезные промахи, что бывало с ним только в ранних рассказах; ему кажется, что сэр Генри погиб – и вот он, «словно обезумев, схватился за голову: „Чего я медлил, дурак!“». От сознания собственной вины он набрасывается – чего с ним сроду не бывало – с попреками на друга. Давно не писавший о Холмсе доктор Дойл уже забыл о том, как старательно делал своего героя схематичным, как безжалостно обрезал все побочные ветви; как в «Этюде» и «Знаке четырех», в «Собаке» чрезвычайно много избыточного. Дойл никогда не преуспевал особо в создании второстепенных персонажей, но Френкленда, который вечно судится, не забудешь никогда.

Карр сказал о «Собаке»: «В ней единственной повествование берет верх над Холмсом, а не Холмс над повествованием; читателя в ней очаровывает не столько викторианский герой, сколько дух готического романтизма». Но одно без другого невозможно. Болотам, туману и диким зверям противостоит обычный дойловский уют: в пещеру доисторического человека Холмс приносит цивилизацию – очаг, консервные банки (одна – с копченым языком, другая – с персиками в сиропе), ведра, кружки, одеяла, непромокаемый плащ, чистые воротнички, бутылку виски. Страшны после этого торфяные болота? Да, немножко страшны – и при этом уютны, как всё, что описывал доктор Дойл. Дьявол? «Трудно представить себе дьявола с такой узкой местной властью. Ведь это не какой-нибудь член приходского управления». В «Собаке» полным-полно тихого, мягкого комизма; это уже не готическая традиция, а викторианская – ее-то и уловили создатели нашего знаменитого фильма, по заслугам награжденного британской королевой.

В первые годы своего существования «Собака» никем не оценивалась как один из лучших текстов холмсианы. Критики не выделяли ее из массы других рассказов о Холмсе. Читатели радовались ее появлению потому, что вновь получили Холмса – и очень рассердились, когда до них дошло, что он не ожил, и стали требовать других рассказов. Всерьез и много «Собакой» стали заниматься значительно позже. Созданная на основе простодушной сельской легенды, обрастающая – с каждым новым поколением литературоведов – тысячами смыслов, которые простодушный (но хитрый) доктор Дойл в нее, быть может, и не думал вкладывать, она сама превратилась в легенду.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Рассказы: от Скандала до Рейхенбаха

Максим Чертанов "Конан Дойл"

В конце марта 1891 доктор Дойл начал писать «Скандал в Богемии» («A Scandal in Bohemia»), вещь несколько странную для саги об идеальном сыщике, поскольку это – история поражения, а не победы Холмса (певец проигранных сражений верен себе), вещь, где на первой же странице появляется Россия в лице убиенного Трепова и в первых же строках дается определение Холмса как «самой совершенной мыслящей и наблюдающей машины» с «холодным, точным и уравновешенным умом», ненавидящей человеческие чувства – определение, полностью опровергаемое всеми холмсовскими рассказами, в том числе и этим.

За первым рассказом последовали «Установление личности» («A Case of Identity»), «Союз рыжих» («The Red-Headed League»), «Тайна Боскомской долины» («The Boscombe Valley Mystery»), «Пять апельсиновых зернышек» («The Five Orange Pips»), «Человек с рассеченной губой» («The man with the twisted lip»).

В начале октября 1891-го издатели Смит и Ньюнес насели на Дойла, требуя написать еще шесть холмсовских рассказов. Доктор колебался. Первую полудюжину он написал легко, но теперь сюжеты, казалось ему, иссякли. Но «Стрэнд» настаивал на своем. Любому писателю хочется писать то, что хочется, а не то, что нужно; с другой стороны, деньги тоже были нужны, как любому человеку, обустраивающемуся в новом жилище. Посовещавшись с Уоттом, Дойл запросил непомерно высокий, как он думал, гонорар: 50 фунтов за рассказ, независимо от размера. Он говорил впоследствии, что заломил несусветную цену нарочно, рассчитывая, что его оставят в покое. Вряд ли этому стоит верить: может, доктор Дойл и был готов к тому, что «Стрэнд» отвергнет его требования, но Уотт-то прекрасно понимал, что этого не будет. Ньюнес, разумеется, ответил немедленным согласием.

В середине октября доктор Дойл засел за вторую полудюжину рассказов и завершил ее к декабрю. Эта серия включала в себя «Голубой карбункул» («The Adventure of the Blue Carbuncle»), «Пеструю ленту» («The Adventure of the Speckled Band»), «Палец инженера» («The Adventure of the Engineer's Thumb»), «Знатного холостяка» («The Adventure of the Noble Bachelor»), «Берилловую диадему» («The Adventure of the Beryl Coronet») и «Медные буки» («The Adventure of the Copper Beeches»). Вместе с рассказами, написанными ранее, они потом составят первый из пяти сборников: «Приключения Шерлока Холмса» («The Adventures of Sherlock Holmes»). Он выйдет в издательстве Ньюнеса в октябре 1892-го; Ньюнес будет первым издавать и все последующие сборники.

Примерно с этого момента Дойл начал постепенно упрощать обоих своих героев, превращая их в штамп. В самых первых рассказах Холмс – так же, как в «Знаке четырех», – философствовал, говорил об искусстве, обнаруживая эрудицию и вкус. В «Союзе рыжих» он слушал музыку с мягкой улыбкой на лице, с «влажными, затуманенными глазами»; он цитировал письмо Флобера к Жорж Санд – разумеется, на языке оригинала. В «Установлении личности» он произносил следующую тираду: «Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и заглянуть внутрь домов, то по сравнению с открывшимися нам необычайными совпадениями, замыслами, недоразумениями, непостижимыми событиями. вся изящная словесность с ее условными и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской» (образованный читатель должен был сразу вспомнить «Хромого беса» Лесажа) – и там же поминал поэзию Хафиза. Но чем дальше, тем реже он будет иллюстрировать свои мысли изящными цитатами и рассуждать об отвлеченных предметах.

Все отвлеченное, постороннее стало отбрасываться. Дойл поступал так вполне осознанно. Масштаб повести требовал излишеств; масштаб рассказа – по мнению доктора – их не допускал. Дойл считал, что «любой дополнительный штрих просто снижает эффект».

Иногда говорят, что Дойл писал эту часть холмсовских рассказов (включающую, между прочим, такой шедевр, как «Пестрая лента») спустя рукава – лишь бы отделаться. Но он ни к какой работе никогда не относился подобным образом. Работал он каждый день, без выходных.

Осенью в Норвуде, как в любой дачной местности, оказалось не так уютно: дули страшные ветра, лил дождь, но прогулки были обязательны. К 11 ноября доктор закончил «Берилловую диадему» и почувствовал, что в очередной раз выдохся. Именно тогда, а вовсе не после смерти своего отца, как иногда утверждается, он впервые стал задумываться о том, что пришла пора расстаться с Холмсом. Матери он написал: «Я думаю убить Холмса и покончить с этим. Он отвлекает мои мысли от лучших вещей». Мэри Дойл, такая же страстная поклонница Холмса, как и читатели «Стрэнда», была в гневе и настаивала на том, что холмсиана должна быть продолжена; считается, что именно она подсказала сыну сюжет «Медных буков».

Между биографами и холмсоведами по сей день не завершился спор: одни считают, что Конан Дойл уже в 1891 году возненавидел Холмса, другие – что он любил его до самого конца. То и другое утверждения подробнейшим образом доказываются. Спор не угаснет никогда; истина, скорей всего, лежит где-то посередине. Любому писателю, у которого есть постоянные или просто долго живущие персонажи, случается временами любить, а временами не любить их. И Пушкину Онегин иногда надоедал. Человеку творческому (да и любому) тяжело делать все время одно и то же, причем, что самое главное, с быстротой конвейера. «Стрэнд» не давал Дойлу вздохнуть свободно, и это, естественно, раздражало его, как раздражало бы всякого; если бы рассказы о Холмсе требовалось поставлять не раз в месяц, а раз в год, Конан Дойл наверняка отнесся бы к этой работе гораздо спокойнее. «Я решил, что, раз теперь у меня нет больше оправдания, заключавшегося в полной зависимости от денег, я никогда больше не стану писать ничего, что не соответствует высшему уровню моих способностей, и, следовательно, не стану писать рассказов о Холмсе, если у меня не будет стоящего сюжета и проблемы, действительно занимающей мой ум, потому что это – первое условие, чтобы заинтересовать кого-нибудь другого». Никакой злобы на персонажа тут нет, а есть обыкновенная порядочность (и разумный расчет) литературного работника, который не хочет скатываться на уровень халтуры и портить свою репутацию.

За лето 1892 он написал три рассказа: «Серебряный» («Silver Blaze»), «Желтое лицо» («The Yellow Face») и «Картонная коробка» («The cardboard box»); за осень 1892-го и начало 1893 года он написал восемь рассказов, которые вместе с тремя уже написанными летом войдут в сборник «Записки о Шерлоке Холмсе» («The memoirs of Sherlock Holmes»): «Приключение клерка» («The Stockbroker's Clerk»), «Глория Скотт» («The „Gloria Scott“»), «Обряд дома Месгрейвов» («The Musgrave Ritual»), «Рейгетские сквайры» («The Reigate Puzzle»), «Горбун» («The Crooked Man»), «Постоянный пациент» («The Resident Patient»), «Случай с переводчиком» («The Greek Interpreter»), «Морской договор» («The Naval Treaty»).

В рассказах этой серии Дойл впервые поведал публике о юных годах Холмса; «Глория Скотт» – это самое первое дело, которым занимался великий сыщик. Взрослый же Холмс продолжал упрощаться; в «Случае с переводчиком» Уотсон определял его как «мозг без сердца, человека, настолько же чуждого человеческих чувств, насколько он выделялся силой интеллекта». (Так, во всяком случае, все обстояло на первый взгляд.) В том же рассказе в первый и, как предполагалось, в последний раз появился Майкрофт Холмс. Неподвижный, он был еще больше, чем его брат, похож на мыслящую машину; от любителей выискивать тайные смыслы, запрятанные в именах, конечно же не должно укрыться пророческое созвучие «Майкрофт – Майкрософт».

Но в цикле не было последнего, двенадцатого рассказа.

В 1893 году Конан Дойл увидел Рейхенбахский водопад и понял, как умрет Шерлок Холмс. «Это поистине страшное место. Вздувшийся от тающих снегов горный поток низвергается в бездонную пропасть, и брызги взлетают из нее, словно дым из горящего здания. Ущелье, куда устремляется поток, окружено блестящими скалами, черными как уголь. Внизу, на неизмеримой глубине, оно суживается, превращаясь в пенящийся, кипящий колодец, который все время переполняется и со страшной силой выбрасывает воду обратно на зубчатые скалы вокруг». Такое место наводит на мысли о катастрофе и смерти.

К 1893 году Дойл уже принял твердое решение вырваться из кабалы Ньюнеса. Рейхенбахский водопад решил проблему Холмса; вернувшись домой, доктор написал заключительную, как ему думалось, вещь, посвященную сыщику – «Последнее дело Холмса» («The Final Problem»).

Рассказ «Последнее дело Холмса» примечателен также тем, что в нем впервые появился профессор Мориарти, великий и ужасный. Снова поиски прототипов – начиная с тех двух мальчиков, что учились в одном колледже с Артуром Дойлом. Литературоведы упорно отказывают беллетристам в умении творить людей посредством собственного воображения: все персонажи непременно должны быть с кого-то списаны. Был, например, в Лондоне некий Мориарти, который убил жену и о нем много писали в газетах... Сейчас общепринятым является мнение, что прототип Мориарти – человек по имени Адам Уорт, и Дойл, по утверждению холмсоведа Винсента Старрета, сам об этом говорил. Уорт родился в Штатах, был талантливым преступником, в 1870-х годах – отчасти из-за преследований со стороны агентства Пинкертона – переехал в Лондон и создал там целую уголовную империю, функционировавшую с точностью часового механизма. В 1893 году, когда Уорт был уже арестован и содержался в тюрьме, большую статью о его жизни и приключениях опубликовала «Пэлл-Мэлл газетт»; Дойл эту статью наверняка читал. Однако поскольку Уорт никогда не был ученым, а Мориарти – математик и астроном, – существует версия, что его прототип – американский астроном Саймон Ньюкомб, известный дурным характером.

«Последнее дело Холмса» было опубликовано в конце 1893 в декабрьском номере «Стрэнда» . Читатели были возмущены; 20 тысяч подписчиков отказались от журнала в знак протеста. У дверей редакции собирались делегации, требовавшие вернуть Холмса. Редакторы «Стрэнда» предполагали, что последствия гибели сыщика будут для них очень скверными, но такого коллективного безумия они и представить не могли. Гринхоф Смит и Уотт забрасывали доктора письмами. «Я не мог бы оживить его, даже если бы хотел, потому что я так объелся им, что у меня к нему такое же отношение, как к паштету из гусиной печени, которого я однажды съел слишком много и от одного названия которого меня до сих пор мутит», – писал Дойл; а тем временем обезумевшие от горя читатели звонили в Норвуд и угрожали расправиться с автором, если он не исправит свою ошибку.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Уотсон, женщины, любовь и брак

Максим Чертанов "Конан Дойл"

Уотсону также нашли целую кучу прототипов (не считая самого Дойла, естественно). Стэшовер называет Патрика Херона Уотсона, известного эдинбургского хирурга, участника Крымской кампании, добрейшего, обаятельного человека: он иногда ассистировал профессору Беллу, и студент Дойл наверняка знал его. Чаще пишут, что прототипом послужил добрый приятель Дойла доктор Джеймс Уотсон – тот самый, что был председателем Портсмутского научного общества. Этот человек когда-то служил в Индии, был ранен, вышел в отставку; характер у него был общительный, энергичный, любознательный, живой. Похож на него Джон Уотсон? Да, похож, и еще на десяток других портсмутских знакомых и пациентов Конан Дойла, и на него самого тоже. У Дойла был приятель Альфред Вуд – тот, с которым в футбол играли и который много позднее станет его секретарем, – и он годится в прототипы. Изыскатели установили, что на Бейкер-стрит проживал в то время некий доктор Уотсон, зубной техник-протезист, носивший усы – и его в прототипы записывают, хотя не доказано, что Дойл, живший во время написания «Этюда» не в Лондоне, а в Саутси, был хотя бы знаком с ним. («Это был мужчина среднего роста, крепкого сложения, с широким лицом, толстой шеей, усами и в маске. „Приметы неопределенные, – возразил Шерлок Холмс. – Вполне подойдут хотя бы к Уотсону“».) Если на кого-то и похож доктор Уотсон больше всего – так это на бесчисленных простодушных рассказчиков из предшествующих работ Конан Дойла.

Как и Холмс, Уотсон довольно неожиданно оказывается разносторонним. «Как поживает ваш Жан Поль? – Прекрасно! Я напал на него через Карлейля». Добрый доктор Уотсон, вроде бы воплощение ограниченности, досуг свой занимает таким же чтением, как писатель Конан Дойл, а Холмс прекрасно знает, какую книгу читает в данный период его друг: надо полагать, они ее уже обсуждали. Ограниченный военный врач и ограниченный сыщик постепенно превращаются в интеллектуалов-гуманитариев.

Доктор Уотсон в ранних рассказах довольно подробно говорил о своей семейной жизни, и у миссис Уотсон – в «Человеке с рассеченной губой», например, – даже намечалось что-то вроде характера. Эта линия постепенно сошла на нет.

Конан Дойл о женщинах, любви и браке

Артур Дойл был без ума от всего мужественного, героического и благородного, а что касается женских образов, то хоть бы их и вовсе не было: «Лишь прочитав подряд с десяток глав романа, где действует минимальное число женщин... мы постепенно осознаем все мастерство романтического повествования, которого достиг писатель».

Так будет – почти всегда – писать и он сам, «с минимальным количеством женских образов», объясняя это «реакцией на злоупотребления темой любви в художественной литературе»: до того, мол, заезжена и избита в романах эта любовь, да еще заканчивающаяся (как скучно) браком, что прямо тошнит. Не совсем понятно, исходя из круга чтения молодого Дойла, когда это он успел пресытиться любовными романами: в школьном возрасте он их, похоже, вовсе не раскрывал. Войну читаем (пишем), мир пропускаем. Даму, конечно, надо уважать и быть рыцарем, но вообще-то ну их к черту, этих баб, да и всякие там сложные душевные переживания – тоже. Немужественно и скучно. Типичный мальчишечий подход к делу. В сущности, литературный вкус Конан Дойла, хоть и облагороженный годами почти до безупречности, навсегда останется вкусом мальчишки. Превознося Стивенсона и Киплинга, он умудрился не заметить существования Флобера.

В текстах Конан Дойла кротких и слезливых «викторианских девиц» вообще найти трудно. Почти все его женские персонажи, не исключая героинь исторических романов, характеризуются эпитетами «сильная», «твердый, сильный характер», «мужественный характер», «независимая», «гордая и сдержанная», «царственная осанка», «отличалась независимостью суждений», «смелая», «властная», «любознательная» и т. д. Дойловские девушки не беспомощны, не заливаются слезами, почти не подвержены обморокам и болезням и не падают мужчине на плечо. Женщина должна обладать сильным характером (как его мать, вторая жена или младшая дочь), но при этом быть женственной.

В «Волшебной двери» он написал: «В английской художественной литературе девять из десяти романов трактуют любовь и брак как альфу и омегу всего. Но из нашего опыта мы знаем, что это может быть и не так. На жизненном пути обыкновенного человека брак – это эпизод, хотя и имеющий важное значение, но лишь один из ряда эпизодов», и перечислил другие факторы, играющие в жизни человека (то есть мужчины) более важную роль: профессия, карьера, дружеские отношения, «борения с трудностями» и т. д.

Подавляющее большинство биографов Дойла считает, что он свою первую жену (Луизу) по-настоящему никогда не любил и что на брак его толкнули, с одной стороны, рыцарские побуждения по отношению к несчастной девушке, а с другой стороны, желание остепениться, но никак не страсть. Мы не находим никаких аргументов, которые могли бы поколебать эту точку зрения.

Можно заметить, что в книгах, написанных доктором во время брака с Луизой (во всяком случае, до знакомства с будущей второй женой), тема любви и женщины практически отсутствует. Сплошные мужские дружбы, погони и приключения. Верный товарищ Холмса много лет будет женат, но брак этот какой-то такой, словно его и нет; при каждом удобном предлоге доктор Уотсон с радостью сбегает из дому. Нельзя исключить, что и доктору Дойлу иногда этого хотелось.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Шерлок Холмс: Характер

Максим Чертанов "Конан Дойл"
Предыдущие посты

Холмсу присущи доброта и сострадание, качества, которых его предшественники лишены. До сих пор суть занятий сыщиков заключалась в том, что они разгадывали загадки и искали преступников; жертвы их заботили мало. К Холмсу люди приходят, как пациенты к доктору. Не любим мы во всем искать символы и не станем утверждать, что только врач мог придумать именно такого сыщика, но наверняка профессия автора сыграла свою роль.

Мерилом добра и зла для доктора Дойла, как мы не раз видели, является отношение к собаке. «Будьте добры, спуститесь вниз и принесите этого несчастного парализованного терьера – хозяйка вчера просила усыпить его, чтоб он больше не мучился». Да, на собаке ставится опыт, но он одновременно является актом милосердия. А кто занимается тем, что избавляет от мук умирающих животных, разве сыщики, а не врачи? «Грегсон и Лестрейд переглянулись, очевидно, считая, что это довольно рискованно, но Шерлок Холмс, поверив пленнику на слово, тотчас же развязал полотенце, которым были скручены его щиколотки. Тот встал и прошелся по комнате, чтобы размять ноги». Да он жалостлив, этот молодой Холмс, он доверчив. Или это профессиональное? Сперва пациент должен восстановить кровообращение, потом уж – допрашивать. Доктор Холмс.

Кстати, он и опыты свои проводит не дома, а в больнице, где и происходит знакомство с Уотсоном... Нет, это не аргументы в пользу того, что Дойл писал Холмса «с себя». Такие детали, как правило, всплывают в тексте почти бессознательно, и даже то обстоятельство, что грозный сыщик становится помощником несчастных и защитником болящих, возможно, в ранних произведениях холмсианы осталось незамеченным самим автором, который то и дело заявляет о безжалостности и бесчеловечности Холмса, ничем, однако, эти заявления не подкрепляя.

Знак четырёх

Первоначально участие Холмса и Уотсона в повести не планировалось: Дойл намеревался просто написать индийскую историю Джонатана Смолла, Морстена и Шолто. Затем автор увидел, что какой-нибудь сыщик нужен; он решил не выдумывать нового, а использовать готовый образ. Но он перенес своего героя из одной истории в другую отнюдь не механически: Холмс в «Знаке четырех» довольно сильно отличается от Холмса в «Этюде». По-прежнему он на каждой странице смеется и улыбается, по-прежнему молод (возраст его не назван, но когда мы читаем, как он скачет босиком по крышам и таскает на руках собаку, то нам представляется очень молодой человек). Но его доброта и нежность, намеченные прежде лишь пунктиром, теперь разворачиваются вовсю, вступая в полное противоречие со словами Уотсона о «холодной и бесстрастной натуре» сыщика. Мэри Морстен, придя к Холмсу, прежде всего ссылается на другую клиентку, которая не может забыть его доброту. Общаясь с Тадеушем Шолто, человеком малосимпатичным, Холмс «успокаивающе похлопывает его по плечу». Когда Джонатан Смолл пойман, Холмс с грустью говорит, что ему «жаль, что все так обернулось», и предлагает преступнику сигару и фляжку с коньяком, более того, заявляет, что сделает всё, чтоб ему помочь и защитить его перед инспектором Джонсом: обезвреженный и беспомощный преступник для Холмса тотчас превращается в пациента, требующего ухода и заботы.

Обычно считается, что привязанность Уотсона к Холмсу носит односторонний характер, но это не так. Именно Уотсон бросает Холмса в одиночестве, уходя рука об руку с Мэри Морстен, а тот «издает вопль отчаяния»; именно Уотсон держится настороженно и пытается «немножко сбить спесь с моего приятеля, чей нравоучительный и не допускающий возражений тон меня несколько раздражал»; именно Уотсон подозревает своего товарища в том, что тот мог бы стать преступником, а Холмс относится к другу искренне и просто. Даже известный эпизод, когда Холмс, взглянув на часы Уотсона, восстанавливает историю его брата, – отнюдь не только пример дедукции. Уотсон хочет «уесть» Холмса, а увидев результат своего опыта, приходит в бешенство; Холмс, однако, не говорит ему: «Вы сами напросились», он просто очень расстроен. «Мой дорогой Уотсон, – сказал мягко Холмс, – простите меня, ради бога. Решая вашу задачу, я забыл, как близко она вас касается, и не подумал, что упоминание о вашем брате будет тяжело для вас».

Как только Холмс замечает, что у Уотсона усталый вид, то начинает импровизацию на скрипке, чтоб усыпить его, а когда тот, уснувший под эту колыбельную, просыпается поутру, Холмс первым делом выражает свою обеспокоенность – не разбудил ли друга деловой разговор с посетителем? Это выглядело бы комичным, не будь Холмс так мужествен и смел: сильный человек может себе позволить быть этаким «облаком в штанах», и сочетание силы с нежностью всегда бывает очень трогательно.

Все эти детали очень мелки, как колесики в часах, и сильно разбросаны по тексту; при поверхностном чтении их не замечаешь, но они, как пресловутый «двадцать пятый кадр», запечатлеваются в мозгу и заставляют читателя полюбить героя, пусть и не понимая причины этой любви. В ответ на такую заботу опасаться за здоровье своего друга начинает и Уотсон; квартирная хозяйка, лишь в «Знаке четырех» получившая имя, тоже горячо переживает по поводу здоровья жильца и советуется на эту тему с другим жильцом. Просто какая-то семья докторов.

Даже к полицейским Холмс намного добрее, чем в «Этюде»: если там он относился к Грегсону и Лестрейду с насмешкой, иногда довольно злой (тогда как они к нему – с уважением: то и дело они «бросаются» к Холмсу, «с чувством» пожимают ему руки, называют «дорогим коллегой» и т. д.), то в «Знаке четырех» все наоборот: инспектор Этелни Джонс настроен к Холмсу враждебно, а Холмс отвечает на эту враждебность спокойным дружелюбием и готовностью помочь, что в конце концов обезоруживает Джонса. Холмс доброжелательно и с уважением отзывается о своем французском коллеге ле Вилларе. Увидев докеров, возвращающихся с ночной смены, Холмс заявляет: «Какие они усталые и грязные! Но в каждом горит искорка бессмертного огня». Он бы, наверное, каждому докеру предложил по сигаре и глотку из своей фляги, если б не был так занят помощью Мэри Морстен. Неудивительно, что Мэри называет его и Уотсона „двумя странствующими рыцарями-спасителями“.

Вообще Холмс в „Знаке четырех“ прямо-таки расцветает: то переживает приступы черной меланхолии, то балуется кокаином, то философствует; он проявляет себя то как „великий лентяй“, то как „отъявленный драчун“; он возится с собакой, болтает с мальчишками, лукаво подначивает Уотсона по поводу его влюбленности в мисс Морстен, а при известии о его женитьбе „издает вопль отчаяния“, он прыгает через заборы, стаскивает с себя ботинки и носки, – он весь какой-то растрепанный, летающий, яркий, весь так и лучится жизнью.

Длиннейший эпизод посвящен тому, как Тоби бежит по следу, волоча за собой Холмса с Уотсоном, и в конце концов утыкается в бочку с креозотом (Холмс при этом вновь закатывается хохотом – все-то ему весело, этому молодому Холмсу).

А что там у нас с невежеством Холмса? В «Этюде» Уотсон охарактеризовал его знания в области литературы как нулевые, хотя тут же привел диалог о книгах Габорио и Эдгара По (рассеянности Уотсона холмсоведы посвятили массу специальных работ). Но то чтение все-таки можно было отнести на счет профессионального интереса. В «Знаке четырех» Холмс едва ли не на каждой странице цитирует Гете, Ларошфуко и Уинвуда Рида, чья книга «Мученичество человека», недавно прочитанная Конан Дойлом, произвела на него громадное впечатление, сыплет афоризмами, в том числе – на французском, беспрерывно и печально философствует («Зачем судьба играет нами, жалкими, беспомощными созданиями?»); его речь – это речь человека светского, а вовсе не отшельника.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Юный Бенедикт

Вероятно, из фотосесии Sarah Dunn для журнала Empire, сделанной 18 января 2008.

Выложено сегодня фотографом.

@темы: Новое из старых фотосессий

---

Рождение Холмса

Максим Чертанов "Конан Дойл"

«Этюд в багровых тонах» («A Study in Scarlet», первоначальное рабочее название – «Запутанный клубок» («The Tangled Skein») доктор Дойл начал писать в марте 1886-го – практически сразу после того, как переписал набело «Гердлстонов». Новая работа, в отличие от предыдущей, шла легко и быстро. Она заняла не больше месяца.

Принято считать, что внешность героя Дойл сразу же срисовал со своего бывшего учителя доктора Белла: очень высокий и необычайно худой человек с орлиным носом, квадратным подбородком и «пронизывающим» взглядом серых глаз. Так наверняка и было; интересно, однако, заметить, что в первой главе «Этюда» о наружности Холмса не сказано ни словечка. «Лаборатория пустовала, и лишь в дальнем углу, пригнувшись к столу, с чем-то сосредоточенно возился какой-то молодой человек». Этот юнец, фигурирующий в начале повести, довольно мало напоминает того Холмса, к которому мы привыкли. «Он захлопал в ладоши, сияя от радости, как ребенок, получивший новую игрушку». Глаза молодого человека сияют, движения порывистые, он то и дело «вскакивает», «бросается», вообще ведет себя очень импульсивно; на одной странице трижды упоминается о его улыбке и громком хохоте – похоже, он очень смешлив, этот молодой человек. Он даже «распевал как жаворонок» посреди улицы!

Холмсоведы утверждают, будто Шерлок родился в 1854 году, а действие «Этюда» они же относят к 1881-му – стало быть, Холмсу в «Этюде» должно быть 27 лет, как Дойлу в период написания этой книги; но по поведению сыщика кажется, что он даже не ровесник автору, а совсем мальчик.

Симпатичный юноша повзрослеет очень незаметно и быстро – уже во второй главе «Этюда», где впервые будет нарисован его портрет, – и заливаться хохотом будет значительно реже, а скакать и прыгать так и вовсе перестанет. Можно предположить, что, начиная писать текст, доктор Дойл еще не вполне определился с прототипом, а потом ему было лень переделывать начало или же он просто не заметил диссонанса.

Имя сыщику тоже было дано не сразу. Сперва фамилия: скорее всего доктор дал ее своему герою в честь одного реально существовавшего человека, которым восхищался всю жизнь, хотя никогда не был знаком лично. Американец Оливер Уэнделл Холмс-старший (был еще и младший – сын вышеназванного, знаменитый юрист и борец за права негров) – личность очень разносторонняя: анатом, физиолог, преподаватель, историк медицины, поэт, прозаик, эссеист; он первым понял, как нужно бороться с родильной горячкой, от которой во множестве гибли женщины, он придумал термин «анестезия», он, презрев общественное мнение, принял в Гарвардскую медицинскую школу, где был деканом, девушку и троих чернокожих; был блестящим оратором, искусным рассказчиком, великолепным педагогом, а также, по мнению некоторых современников. «известным в бостонском обществе болтуном, отчасти самовлюбленным, любящим лесть и склонным к монополизации течения разговора в свою пользу».

Сначала, в черновиках, Холмса звали Шеррингфордом, потом он сменил английское имя на ирландское – Шерлок. Лайсетт считает, что имя дано в честь Патрика Шерлока, одного из соучеников Дойла. Крикетисты убеждены, что это имя герой получил в честь знаменитого игрока в крикет Франка Шеклока, или, быть может, другого игрока – Мордехая Шервина (Майкрофтами, кстати, тоже звали двух известных крикетистов). Есть и масса иных версий. Еще одна страсть исследователей: объяснять, откуда взялось то или иное имя. Те беллетристы, которые называют своего персонажа Смит или Иванов, делают так, надо полагать, из ненависти к будущим биографам.

Своих героев доктор поселил на Бейкер-стрит, тянущейся почти через весь северо-запад Лондона – от одноименной станции метро до пересечения с Оксфорд-стрит, по соседству с музеем мадам Тюссо (мы помним, что он посещал этот музей). Выбор, конечно, не случайный, но особого символизма в нем вряд ли стоит искать (а ищут!), иначе бы Дойл сам подчеркивал это соседство. Громадное количество исследований посвящено этому адресу – большее, нежели творчеству Артура Конан Дойла. Давно установлено, например, что в конце XIX – начале XX века на Бейкер-стрит не было дома 221-б (буковка «б» означает «бис», то есть второй этаж), да и номера 221 тоже не было – этот номер был присвоен городскими властями штаб-квартире жилищно-строительного банка «Эбби Нэшнл» только в 1930 году (служащие банка вынуждены были отвечать на тысячи писем, адресованных Шерлоку Холмсу, но этот факт их не слишком удручал – реклама!). Ныне дом 221-б существует: это маленький домик постройки 1815 года, находящийся между домами 237 и 239, и с 1990 года в нем находится один из музеев Шерлока Холмса; кстати, когда дом был выкуплен для музея, оказалось, что на лестнице, ведущей на второй этаж, ровно 17 ступенек, что в квартире просторная гостиная с двумя большими окнами и две маленькие спальни, то есть квартира идеально подходила под описание, данное Дойлом.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Конан Дойл и Шерлок Холмс

Максим Чертанов "Конан Дойл"



Отрывки из книги, имеющие отношение к истории созданя Шерлока Холмса

Истоки. Имена и герои

Джон Дойл [дед АКД] женился на девушке по имени Марианна Конан. Её брат Майкл Конан, как и Джон Дойл, прекрасно рисовал. Он был художественным критиком и почти всю жизнь прожил в Париже. Марианна умерла задолго до рождения Артура Конан Дойла, но в его работах она вместе с Майклом обретет жизнь вечную: мы ведь помним, не правда ли, что бабушка Шерлока Холмса была сестрой французского художника Верне?

В шесть лет Артур написал свою первую книгу, снабдив ее собственноручно выполненными иллюстрациями. В книге были два действующих лица: путешественник и тигр. Тигр, следуя своей натуре, проглотил путешественника, чем поставил автора в чрезвычайно затруднительное положение: он не знал, как ему закончить историю. В шесть лет, казалось бы, ничего не стоит вернуть героя обратно, но Артур, будучи, по его собственному утверждению, не романтиком, а реалистом, так поступить не мог. «Очень просто помещать людей в затруднительные положения, но гораздо трудней их из этих положений выпутывать» – эту истину, осознанную в очень юном возрасте, Дойл вспоминал в своей литературной жизни нередко. Из Рейхенбахского водопада выбраться окажется проще, чем из тигриного желудка.

С математикой Артур не поладил с самого начала (именно поэтому, как полагают некоторые изыскатели, Мориарти стал математиком).

Колледж Стоунихерст, первоначально основанный во Франции и лишь затем переселившийся в Англию, был в XIX веке одним из ведущих культурных и образовательных центров, основанных иезуитами.

В 1871 году учащийся Дойл был переведен из подготовительной школы в основную – Стоунихерст. Это было (и есть) очень красивое мрачное здание, напоминающее средневековый замок (оно изначально и было феодальным поместьем), с огромными спальнями, которые по английскому обычаю не отапливались. Считается – во всяком случае, представители администрации Стоунихерста в этом убеждены, – что это здание послужило одним из прототипов легендарного Баскервиль-холла. Аллея, на которой сэр Чарлз принял свою страшную смерть, – это тисовая аллея, ведущая к воротам колледжа; есть там поблизости и заброшенный карьер, и пастбища, а находящаяся буквально рядом с колледжем болотистая местность под названием Лонгридж-Фелл – вылитый баскервильский торфяник. От биографов не укрылось также обстоятельство, что аж два мальчика, обучавшихся в Стоунихерсте одновременно с Артуром, носили фамилию Мориарти (к сожалению, неизвестно, были ли это хорошие мальчики или не очень). У писателей редко какая мелочь пропадает даром. Стоунихерст, кстати сказать, претендует на то, что его мрачные стены вдохновляли еще одного писателя – Толкиена, который, будучи профессором Оксфорда, неоднократно приезжал в колледж читать лекции.



К математике он по-прежнему питал отвращение и усваивал ее плохо.

Ричард Дойл и его сестра («дядюшка Дик» и «тетушка Аннет») договорились с Мэри [матерью Артура], что рождественские каникулы 1874 года Артур проведет в Лондоне.
Побывали они и в Зоологическом саду: там гастролировал передвижной зверинец, из экспонатов которого наибольшее впечатление на Артура произвела гигантская крыса. Разумеется, в культурную программу входило посещение музея мадам Тюссо, где он был «очарован комнатой ужасов и статуями убийц». Музей в те годы находился на Бейкер-стрит. Вряд ли правомерно напрямую из этого визита выводить будущий интерес к писанию детективов, но, конечно, при выборе квартиры для Холмса Конан Дойл вспомнит бледные лица восковых злодеев.

В Эдинбургском университете самое сильное впечатление на Артура произвёл профессор Джозеф Белл. Он работал хирургом в Эдинбургской больнице, занимал почетную должность председателя Королевского общества хирургов и никакого отношения к криминалистике не имел. Однако «дедуктивный метод» Белл действительно применял на практике, причем как непосредственно в деле – диагностике заболеваний, – так и без видимой пользы для него. Очень наблюдательный человек был доктор Белл и любил щегольнуть своей наблюдательностью перед студентами, угадывая по наружности и манерам пациентов их профессию, материальное положение и прочее.

«Ну, любезный, вы служили в армии?
– Да, сэр!
– Недавно уволились?
– Да, сэр!
– Из Хайлендского полка?
– Да, сэр!
– Сержант?
– Да, сэр!
– Стояли на Барбадосе?
– Да, сэр!
– Видите ли, джентльмены, – пояснял он,– это человек воспитанный, но шляпы не снял. Такого не делают в армии, но если бы он давно вышел в отставку, он приобрел бы уже гражданские манеры. У него уверенный вид, и, без сомнения, он шотландец. А Барбадос – так как он страдает слоновой болезнью, что обычно для Вест-Индии, а не для Британии».

Что касается собственно медицинских диагнозов, то при их постановке Белл нередко обходился вообще без вопросов и ответов, что казалось юным Уотсонам чем-то сверхъестественным, тогда как, по словам самого профессора, все дело было лишь в наблюдательности, умении анализировать и делать выводы. Неудивительно, что студенты внимали Беллу разинув рот; правда, в отличие от Холмса, ему нередко случалось ошибаться – в разгадке прошлого пациентов, но не в диагностике.

Внешне он был таким, каким Дойл написал Холмса: длинные тонкие пальцы, орлиный нос и все прочее. Что касается характера Белла – тут источники расходятся во мнениях: можно прочесть, что он был одним из немногих служителей «равнодушной машины», которые относились к студентам по-человечески, а можно и обратное – что он был холоден и строг. Артур Дойл, во всяком случае, чем-то ему приглянулся – наверное, слушал с особенным любопытством, – и Белл выделил его из толпы, назначив своим секретарем (по-видимому, на общественных началах, так как о вознаграждении нигде не упоминается): Артур вел в клинике эдинбургской Королевской больницы, где практиковал Белл и куда приводили студентов-медиков смотреть и учиться, картотеку амбулаторных больных, записывал истории болезней, а главное – присутствовал при «сеансах дедукции» значительно чаще, чем какой-либо другой студент.

На втором курсе Артур, страдавший от безденежья, пытался найти подработку. На газетные объявления несколько недель никто не откликался; с отчаяния юный Дойл даже записывался в солдаты, чтобы ехать в Афганистан, где было в тот год очень неспокойно, а также просился на работу в полевой госпиталь, желая отправиться на Русско-турецкую войну (в которой Англия была на стороне Турции, в благодарность за что потом получила Кипр), но, к счастью, до военных действий так и не дошло: Берлинский конгресс в июне 1878-го положил войне конец.

В следующем, 1879 году ему наконец повезло: когда, сдав зимнюю сессию, он опять разместил в газетах объявления, то скоро получил приглашение подработать помощником в Астоне – тогда Астон считался городом, теперь это район Бирмингема, – у доктора Хора. В Астоне доктор Дойл купил себе скрипку (некоторые источники сообщают, что банджо) на улице Шерлок-стрит и вечерами упражнялся в игре на ней, но, кажется, скоро забросил это занятие.

Работа у Хора не прошла для Артура бесследно и в научном отношении. Доктор Хор не был ограниченным практиком, он много писал в солидные медицинские журналы; его примеру последовал доктор Дойл: он довольно рискованно экспериментировал на себе с ядовитыми веществами и написал по результатам эксперимента статью «Ядовитые свойства дикого жасмина», которая была опубликована в сентябре 1879 года в «Британском медицинском журнале»; это была его первая серьезная статья, и он гордился ею, как потом ею будет гордиться Шерлок Холмс.

Еще в совсем юном возрасте официальные религии потрясли Артура своей жестокостью. «От Создателя мы ждем правосудия, справедливости, милосердия и логики». Того же мы ждем от Шерлока Холмса – и получаем это.

Первую самостоятельную практику Артур Конан Дойл начал в Саутси - пригороде Портсмута. Он вступил в Портсмутское литературно-научное общество и довольно скоро стал его секретарем. Председателем общества был коллега Дойла, доктор медицины Джеймс Уотсон, которого считают одним из прототипов доктора Джона Уотсона.

Конан Дойл еще в первом неопубликованном рассказе «Тайна долины Сэсасса» («The Mystery of Sasassa Valley») интуитивно нашел схему повествования, которой упрямо следовал и во второй попытке и которая впоследствии его – уже не в мечтах – озолотит: два неразлучных друга, один из которых, более сообразительный и предприимчивый, не сразу снисходит до того, чтобы разъяснять суть своих действий простодушному напарнику.

Первый известный роман Конан Дойла - «Торговый дом Гердлстон».

Ни одна из крупных вещей Дойла не была принята так холодно, причем потомки отнеслись к ней еще хуже современников. Карр убеждает нас, что и сам автор эту свою работу не любил.
Ни биографов, ни литературоведов этот текст не интересует; если он и упоминается, то лишь в качестве фона, на котором в жизни и творчестве Дойла происходили другие события, гораздо более важные. Современный наш читатель, как правило, о существовании такой книги у Конан Дойла не помнит, и неудивительно: ребенку она кажется скучна, взрослому – чересчур наивна.
[Это очень меня удивило. Лет в тринадцать, когда я была очарована Шерлоком Холмсом, я запоем прочла всё восьмитомное собрание сочинений Конан Дойла в чёрных обложках из библиотеки друзей семьи; «Торговый дом Гердлстон» произвёл на меня сильное впечатление и был одним из любимых его произведений.]



«Торговый дом Гердлстон» написан с огромным вниманием к психологии, чего у зрелого Конан Дойла станет значительно меньше: герои его будут становиться всё более цельными и простыми натурами, а в черные души он почти перестанет заглядывать, сосредоточившись на описании добродетельных людей (и в этом труднейшем деле весьма преуспеет).

Сюжет банальнейший: старый негодяй хочет женить сына на сиротке, чтобы завладеть ее состоянием, девушку разлучают с любимым человеком, а так как она отказывается выходить замуж не по любви, ее решено убить; однако в последний момент приходит спасение. Но персонажи – не схемы, они живые. Особенно это относится к двум злодеям, Джону Гердлстону и его сыну Эзре.
[Да, они наводили на меня жуть!]

В «Торговом доме Гердлстон» злодеи великолепны. Особенно старший, ханжа и лицемер. Перед тем как отказать вдове своего погибшего работника в выплате пенсии, Джон Гердлстон с постным лицом утешает ее елейными словами.

Обратимся к другим персонажам: в них есть кое-что очень любопытное. Речь не о Томе, бестолковом молодом герое, и Кэт: о них как раз сказать решительно нечего, а о комической паре: майоре Клаттербэке и его приятеле, с которым они пополам снимают квартиру – квартиру, где «каждый квадратный фут стен был украшен либо ножами, либо копьями, либо малайскими мечами, либо китайскими трубками для курения опиума...». Разные перипетии сводят приятелей с главными героями, и в конце концов именно эти два джентльмена продумывают операцию по спасению Кэт, которой угрожает гибель, дают понять юному герою, что берут его дело в свои руки, и тщательно экипировавшись и одевшись в соответствии с погодой, отправляются на вокзал...
[О, как я переживала за Кэт!]

Так что, когда дело дойдет до «Этюда в багровых тонах», ничего особенно нового выдумывать доктору Дойлу и не понадобится: гениальная матрица почти завершена; два неразлучных друга, неприкаянно кочующих из рассказа в рассказ, наконец-то попали в идеальную обстановку и нашли себе правильное занятие. Попутно заметим, что вдову, которая в начале романа приходит к Гердлстону просить пенсию, зовут миссис Хадсон.

@темы: Шерлок Холмс, Литературный клуб им. Камбербэтча

---

Этот вариант

мне определённо нравится больше.


х

@темы: Sherlockomania

---

Экранизация "Большой Четвёрки"

Это вторая серия последнего, 13 сезона телесериала «Пуаро Агаты Кристи» с Дэвидом Суше, вышедшая в эфир 23 октября 2013.

Синопсис: Спустя много лет Пуаро наконец-то вновь встречается со старыми друзьями — капитаном Гастингсом, помощником комиссара Джеппом и мисс Лемон. Заручившись поддержкой своих старых друзей, Пуаро начинает новое расследование. Прямо на глазах Пуаро и Джеппа, а также сотен высокопоставленных гостей, советский гроссмейстер Иван Сарафанов загадочным образом умирает на международном шахматном матче. Всё это происходит на фоне пафосных разговоров о будущем цивилизации, которое может быть уничтожено в скором времени. Пуаро и его друзьям предстоит противостояние с опытными преступниками, имеющими цель стать правителями мира.

Сюрприз ждёт нас прямо с порога: во вступительных титрах мы видим имена авторов сценария, адаптировавших роман для постановки, и это... Марк Гэтисс )

Как нетрудно догадаться, этим сюрпризы не исчерпываются. Даже если вы читали роман, вас ждут вотэтоповороты - фильм соотносится с исходником Кристи примерно так же, как сюжеты "Шерлока" соотносятся с каноном АКД )

Судя по дате премьеры, этот сценарий писался уже после съёмок 2 сезона "Шерлока" (май-август 2011), но до начала съёмок 3 сезона (март-август 2013). И разумеется, Гэтисс не преминул воспользоваться собственными наработками )

Повествование в романе Агаты Кристи разворачивается последовательно, как всегда, в изложении Гастингса, который был самым активным участником событий.

Фильм построен аналогично "Рейхенбаху": в первых кадрах Гастингс, сидящий на террасе своего ранчо в Аргентине, получает извещение о смерти Пуаро.
Следует сцена похорон и поминок в квартире сыщика: скорбящий Гастингс, инспектор Джепп, мисс Лемон и пустое кресло Пуаро.



Дальше титры "Четыре недели назад" - и разворачивается история.

Гастингс здесь практически выведен за рамки: он появляется только в начале и конце фильма и не принимает участия в основных событиях и их расследовании. Вместо него вводится персонаж, которого не было в романе: журналист-разоблачитель, которого играет... Том Брук - Билли Уиггинс из "Шерлока" Это чрезвычайно самоуверенный молодой человек, который пытается самостоятельно вести расследование. Именно он становится источником сведений о таинственной Большой Четвёрке: кто-то присылает ему письма, рассказывающие о тайном заговоре четырёх по захвату контроля над всем миром. Журналист считает, что Большая Четвёрка скрывается за вывеской Партии мира, занимающейся антивоенной пропагандой.

Действие происходит между первой и второй мировыми войнами, и в обществе царит тревожная атмосфера, пронизанная предчувствием грядущей катастрофы. Газеты подхватывают слухи о заговоре Четвёрки, которой приписывают крушения поездов, беспорядки, скандалы с вовлечением Министерства иностранных дел и политические убийства. Пуаро пытается выйти на след преступников, но всех, кто мог бы сообщить ему что-то, убивают одного за другим. А затем начинают пропадать и сами предположительные члены Четвёрки: американский магнат (журналист выяснил, что он разбогател на торговле оружием, продавая его Германии и её союзникам) и женщина-учёный, мадам Оливье (в фильме она не занимается вооружениями, а исследует воздействие различных лекарств на нервную систему человека). Оба они - видные члены Партии мира, лидером-основателем которой является таинственный китаец. Истерия в газетах нарастает: "Нам грозит глобальный террор!"

В конце концов Пуаро выходит на след №4 - актёра-убийцы. Тот догадывается об этом и приглашает сыщика для разговора.
Когда Пуаро приходит, гремит взрыв, и мы видим лишь обломки его трости.



Впрочем, Пуаро недолго остаётся "мёртвым": сразу после поминок Джепп получает от него телеграмму - сыщику нужна помощь полиции, чтобы схватить преступника.
В конце фильма Пуаро рассказывает, "как он выжил": придя на место встречи, он понял замысел убийцы и смылся за несколько секунд до взрыва, подкинув свою трость ) Просто, но достоверно. Он решил воспользоваться ситуацией и исчезнуть, чтобы выследить Номера Четыре и в свою очередь подстроить ему ловушку, что ему блестяще удаётся.

Однако бедняга Гастингс остаётся в неведении до полного завершения дела. К счастью, "воскрешение" произошло классически и обошлось без мордобоя.





В общем, всё довольно традиционно, за исключением одного. Как уже привычно фанам "Шерлока", развязка обнаруживает, что сюжет Кристи перевернули с ног на голову.

Номер Четыре устраивает представление для актрисы, некогда популярной, а теперь почти вышедшей в тираж. Выясняется, что 15 лет назад он был влюблён в свою партнёршу по сцене, а она отвергла его: "Ты ничего из себя не представляешь, а я хочу мужчину, которого будет помнить весь мир". Теперь его запомнят, ведь он - таинственный Номер Четвёртый, который запугал весь мир, обманул правительство, ускользнул от полиции и победил самого Пуаро. Более того, Большая Четвёрка - его выдумка. Он писал письма журналисту и совершал все убийства, искусно подводя под подозрения невинных людей. Он торжествует... и тут появляется Пуаро, живой и невредимый, в сопровождении инспектора Джеппа и журналиста.

Преступник в шоке ) Пуаро, довольно улыбаясь, говорит ему: "Это были лишь дым и зеркала". ("Невеста"!)
Далее Пуаро и убийца соревнуются друг с другом в пафосных речах:

- Мир на грани страшной катастрофы. И что стоит за всем этим? Кто раздувает вражду до всемирных масштабов? Какой-то жалкий кукловод угрожает ввергнуть мир в войну. И всё это просто театр. Большая Четвёрка не существует. Она только в больном воображении одного человека, который обратил бы весь мир в хаос из-за своей неудовлетворённой страсти. Ради женщины, которая отвергла его много лет назад.

- Я управлял вами как заводными игрушками. Вами и вашей газетёнкой, распространяющей страх, смятение и панику. Реальность? Кто может сказать, где заканчивается фантазия и начинается реальность? (Хорошо звучит. Очень актуально.)

Автор этой меты, которая и сподвигла меня на пересмотр фильма, находит много параллелей между "Большой Четвёркой" и "Шерлоком". Связь с Китаем, американские деньги, тайное общество, "роковые" женщины, которые оказываются всего лишь марионетками в игре человека, который держится в тени, но хочет, чтобы его запомнил весь мир. Приглашение на ужин, которое было отвергнуто. Всё начинается с писем от "давнего поклонника", а потом люди умирают или оказываются похищенными. Пуаро приходит в голову, что в этом деле есть что-то театральное. Сцена готова, занавес поднят.

"Организация, настолько беспощадная, что не колеблясь уничтожит любого, кто стоит на её пути", которая оказывается одним человеком.
"Начало долгой, долгой игры ... битва умов... смерть придёт и драконы будут пировать... скелеты в шкафах... и тогда король должен пасть" (цитаты из фильма)

"Убийца - человек, которого всякий мог видеть, но никто не заметил, потому что он был слишком обыкновенным".
"Фанат... анонимный поклонник... актёр, и чертовски хороший... человек, который обожал фанфары и театральность. Человек, который любил быть драматичным и создал иллюзию" (цитаты из фильма)





"Мальчик-сирота, бедный, обделённый любовью, который был отправлен к дяде - нелюдимому отшельнику, с которым он не мог поладить" (видимо, это, по мнению автора меты, может оказаться бэкграундом Мориарти)

Что-то из этого хорошо подмечено, что-то выглядит надуманным.

Я, в свою очередь, нашла там и другие параллели, даже более очевидные.

"Мы с вами похожи больше, чем вы думаете, Пуаро".
"Если она не будет моей, мы все умрём, озарённые славой".

Есть даже примитивная визуализация майнд паласа Пуаро, который командует себе: "Думай!" ))



Но самое главное - я, кажется, поняла, откуда к моффиссам пришла идея той сцены с "Кровавой Мэри"-убийцей )

После обмена пафосными речами, когда с убийцей, как кажется, покончено, он, как это обычно бывает в кино, внезапно бросается на инспектора, вырывает у него пистолет и, угрожая им, заводит бомбу, спрятанную в часах. Он хочет убить и себя, и всех остальных. Но Пуаро говорит ему:

"Вы не сделаете этого, месье Уолли. Ради любви одной женщины. Вы не отправите её в могилу, Альберт Уолли. Вы не сможете".



"Нет, миссис Уотсон. Вы не сделаете этого".



И Уолли опускает пистолет. И выключает механизм бомбы.



А потом внезапно поворачивается к Пуаро и наводит на него пистолет:

"Вы всё испортили! Невыносимое ничтожество. Но я - Номер Четыре! Слышите? Разрушитель. Сама смерть!"

Он готов выстрелить, но в этот момент в игру вступает Билли... то есть журналист, который что-то там поворачивает, и на убийцу обрушивается декорация. Он мёртв.

Если пойти ещё дальше и обратиться к роману, то мы увидим, что там перед взрывом Пуаро и Гастингса стерегла женщина (с пистолетом, да). Все должны были погибнуть.
И она же спасла их - когда Пуаро открыл ей, что нашёл и спас её ребёнка, которого она считала умершим, она вывела их через тайный ход за минуту до взрыва.

Параллели очевидны, но всё, по обыкновению, так двоится и путается, что вряд ли можно делать какие-то прогнозы. Зеркала и дым...

Интересно, что "Билли"-журналист выполняет в этом фильме роль "простоватого напарника", которая обычно отводится Гастингсу. Он пытается держаться с Пуаро на равных и вести собственное расследование, но оказывается одураченным с самого начала. Однако именно он спасает жизнь Пуаро.

Ещё более интересно, что "неожиданная разгадка" была озвучена в самом начале фильма (тот самый кадр с именами Гэтисса и Халларда). Журналист пытается привлечь внимание властей к Большой Четвёрке, но в ответ слышит скептическое:
"Тайное общество? Зловещие планы мирового господства? Это в духе Бульдога Драммонда. Идея о том, что есть некая организованная сила, управляющая миром, свойственна параноикам".

"Мы вам сказали... но слушали ли вы?"

@темы: Sherlockomania

---

Большая Четвёрка

Роман The Big Four Агата Кристи написала в 1927 году.
Ну "роман" - это, конечно, громко сказано: он состоит всего из 18 коротких глав и читается часа за полтора )

Если кто-то надумал познакомиться с ним, не читайте пока дальше - там спойлеры.

Из Википедии:
"Роман представляет собой цепь связанных между собой рассказов, в которых фигурируют так называемые члены «Большой четверки», международной организации, которую Пуаро подозревает в заговоре.

Гастингс, давно живущий в Аргентине, едет в Англию, чтобы встретиться с Пуаро. Пуаро же собирается перебраться в Аргентину, где ему предложили очень хороший гонорар за расследование. Пуаро сообщает, что его расследование связано с некой «Большой четвёркой». В момент разговора в квартиру Пуаро вваливается еле живой человек, который бредит четверкой. Из обрывистого рассказа незваного гостя Пуаро и Гастингс узнают, что «Большая четвёрка» состоит из четырёх человек: китайца — мозгового центра организации, американца — финансового магната, француженки — женщины-вамп и таинственного номера четыре — экзекутора.

Оставив молодого человека на попечении квартирной хозяйки, Пуаро и Гастингс спешат на поезд. Однако в поезде Пуаро понимает, что его поездка в Аргентину — это способ удалить его подальше от событий. Они спешно возвращаются в квартиру Пуаро и обнаруживают молодого человека мёртвым. Его отравили цианидом. В этот момент появляется некий санитар, утверждающий, что молодой человек сбежал из психлечебницы. Как оказалось позже, санитар был фальшивым, а в психлечебнице Пуаро заверили, что такого пациента у них никогда не было.

Пуаро и Гастингс едут к человеку, который больше всех в Англии знает о китайцах. Они хотят выяснить всё о мозговом центре организации (...) и оказываются в центре цепочки загадочных событий. Не раз они сталкиваются со смертью лицом к лицу: Пуаро пытаются устранить".

Количество этих загадочных событий явно превышает все разумные пределы ) Как писала критика, «данная история не столько разгадывание загадки, сколько перечисление столкновений Пуаро с одной из тех узнаваемых групп международных мошенников, что обладают безграничной властью и стремятся к мировому господству». Я не знаю, что это за узнаваемые группы, но в романе они выглядят скорее анекдотичным штампом: №1 - старый китаец - самый великий преступный ум, "направляющая и организующая сила", которая всегда остаётся в тени (ничего не напоминает? ) - ни в книге, ни в фильме он так и не появляется; №2 - американский мыльный король, самый богатый человек в мире, который "представляет собой силу денег"; №3 - гениальный французский учёный, создавший ещё неизвестное в то время миру ядерное и лазерное оружие (для разнообразия это женщина); наконец, №4 - английский актёр-неудачник, мастер перевоплощений, безжалостный убийца-"истребитель".

Вообще роман представляет собой скопление штампов: тут вам и пожилой русский гроссмейстер, сбежавший от Советов и опасающийся тайных убийц; и "очаровательная" преступница, к которой Пуаро питает давнюю слабость; и фальшивая гибель Пуаро, который в нужный момент эффектно воскресает; и пропавший ребёнок, которого мать считала убитым и которого Пуаро предусмотрительно спас, чтобы предъявить его в нужный момент; и даже пресловутый брат-близнец Пуаро о котором никто никогда не слышал и который в результате оказывается фикцией - это был сам Пуаро, работавший под прикрытием ("это никогда не близнецы!") - разумеется, этого мифического брата зовут Ахилл (имя самого Пуаро - Эркюль, т. е. Геракл). Как видим, Кристи немало попёрла у АКД, причём она сама иронично прохаживается по этому поводу прямо в романе: «А разве вы не знали, что у каждого великого сыщика есть брат, который был бы так же велик, если бы не его природная лень?»

Причём все эти линии никак не развиваются, а скорее действительно просто перечисляются, как будто Кристи вознамерилась напихать в роман как можно больше эффектных, но ничем не подкреплённых "событий" и вотэтоповоротов В результате, как писала критика, «Деятельность Пуаро нельзя воспринимать серьёзно. Книга больше напоминает гипертрофированную пародию на популярные детективные романы, чем серьёзное произведение в этом жанре. Но роман, безусловно, обеспечит массу удовольствия тем читателям, которые ожидают веселья. Если это было целью писательницы, то она её достигла».

Бонус: в конце Пуаро, разумеется, разоблачает и уничтожает Большую Четвёрку - трое гибнут от очередного взрыва, устроенного ими самими, а невидимый главзлодей-китаец, как сообщается, кончает самоубийством, получив сообщение о разгроме его соратников

При этом Пуаро говорит Гастингсу:

"Все тела к настоящему моменту опознаны. Вот только Номер Четвертый [актёра-убийцу] узнать нельзя, ему оторвало голову. Мне бы хотелось… да, мне бы действительно хотелось, чтобы его голова осталась на месте. Я предпочел бы полную уверенность… Но тут уж ничего не поделаешь".

@темы: Sherlockomania

---

Брак Уотсона

Отсюда

1. Зеркала: Билли Кинкейд и Мэри Морстен

Давайте обратимся к диалогу в Последнем обете, который постоянно обсуждается:

Джон: Так что ты просто собиралась убить его.
Мэри: Таких, как Магнуссен, нужно убивать. Для того и существуют такие, как я.
Джон: Великолепно. Так вот кем ты была - убийцей! Как я мог не видеть этого?
Мэри: Ты это видел. И женился на мне. Потому что он прав. Это то, что тебе нравится.

У многих из нас возникает желание опровергнуть это заявление. Но как это сделать?
Ну, давайте посмотрим на это:

Шерлок: Лучший человек?
Джон: Что думаешь?
Шерлок: Билли Кинкейд.
Джон: Кто, прости?
Шерлок: Билли Кинкейд — камденский душитель. Лучший человек, которого я когда-либо знал. Огромные тайные вклады в благотворительность, самолично спас три больницы от закрытия и основал самые лучшие и безопасные детские приюты в северной Англии. Конечно, он убивал время от времени, но если противопоставить число убитых спасенным, я бы в конечном счёте сказал...
Джон: У меня свадьба. И мне нужен шафер.
Шерлок: А, точно.
Джон: И хорошо бы не душитель.

Этот диалог показывает нам две вещи:

Шерлок может быть готов оправдать преступника, если он действует во имя большего блага.
Джон не готов принять такого человека в качестве шафера на своей свадьбе, даже если тот часто может действовать во имя большего блага.

Как же это перекликается с Мэри?

Она является киллером (душитель), убивающим людей, которых нужно убить (огромные вклады в благотворительность). Шерлок считает, что Джону она подходит (он предлагает Джону Билли Кинкейда как "лучшего человека").

Однако Джон на это отвечает: Я не хочу душителя (убийцу) на моей свадьбе (в качестве моей жены). "Но она не должна была быть такой".
Вот почему так трудно поверить в Рождественскую сцену. Джон Уотсон ни за что не назовёт душителя "лучшим человеком, которого я когда-либо знал" (он называет так Шерлока, к слову), он не станет играть в карты с людоедом, и ему также не нравится быть женатым на убийце.

2. Дом проблем

Дом Джона и Мэри в 3 сезоне представляет собой зеркало их чувств.

Первое, что мы видим - это гостиная в мини-спешле "Many Happy Returns".
Она выглядит необжитой, так что, по-видимому, они только что переехали или Джон пока живёт там один.



Что более интересно, печальное настроение этой сцены резко контрастирует с лёгкой и воздушной атмосферой самой комнаты. Когда Лестрейд уходит, Джон остается наедине со своими воспоминаниями и должен подготовить себя к просмотру видео стаканом виски.



Мы видим человека, который до сих пор не смирился со смертью Шерлока.

Следующее, что мы видим - спальня в "Пустом катафалке". Джон и Мэри лежат в постели, Джон не спит, погружённый в размышления о возвращении Шерлока. Нам показывают только две сцены с Джоном и Мэри в постели, и обе полностью лишены какой-либо романтической или эротической окраски.



Один раз мы видим Джона, который думает о Шерлоке, другой - Джона, которому снится Шерлок. Шерлок всегда присутствует там, даже в их супружеской спальне.

Следующая сцена окрашена более светлым настроением, но до сих пор всё сосредоточено на Шерлоке. И подколки Мэри не лишены тонкого упрёка.



И они даже не друг с другом. Единственные моменты, когда они соприкасаются друг с другом в собственном доме - это в постели, когда Мэри кладёт руку на Джона.

В следующий раз, когда мы видим их в постели, Джону снится Шерлок. И когда он просыпается, Шерлок продолжает оставаться в его мыслях.



Затем мы переходим в гостиную. В этой сцене чётко обозначены две стороны: Мэри и Кейт на диване, Джон на другой стороне комнаты, что символизирует раскол между ними. То, что начиналось как небольшое поддразнивание в сцене бритья, превратилось в полномасштабное недовольство и разочарование. Они продолжают размолвку даже на тротуаре - единственный раз, когда мы видим дом снаружи.





Таким образом, мы не видим ни одного по-настоящему счастливого момента Джона и Мэри в этом доме. В то время как дом 221 В был показан в самых различных настроениях, атмосфера дома семьи Уотсон соткана из тоски, сожалений, недовольства и разлада.

Обе квартиры - это зеркала людей, живущих там, а также их сложных отношений друг с другом, всего хорошего и плохого, что с ними происходило и происходит.
Дом 221 В когда-то был счастливым местом, в то время как этот дом никогда таким не был и, вероятно, не будет.

3. Брак Уотсона: Безобразная невеста и Его последний обет

Много говорилось о том, что в уме Шерлока показанное в викторианской части "Безобразной невесте" тесно переплетается с событиями современности.
Один из лучших примеров - то, как изображается брак Джона Уотсона.

Предположение состоит в том, что брак викторианского Уотсона представляет собой резюме того, что произошло между Шерлоком, Джоном и Мэри до сих пор, а также предвещает то, что может произойти в будущем.

В начале серии Шерлок и Джон возвращаются в дом 221 В после расследования случая в сельской местности. Вы бы никогда не предположили, что Уотсон там не живёт. Они приветствуют мальчика-слугу и хозяйку, подшучивают друг над другом - никто бы не усомнился, что они вернулись в свою общую квартиру. Только когда там обнаруживается тайное присутствие Мэри, мы понимаем, что у Уотсона есть жена.

И затем мы слышим это:

- Вы недавно вышли за мужчину с виду достойного доверия, который вас бросил ради несносного компаньона с сомнительной моралью. Ваш приход сюда свидетельствует, что еще не все потеряно и примирение возможно.

Нам дают понять, что брак совсем недавний. Действие Невесты происходит в 1895 году - к этому времени канонная Мэри давно умерла. Но даже если бы она была жива, они были бы женаты в течение многих лет, а не только в последнее время.

Позже Уотсон рассказывает о случае леди Кармайкл:

"Лишь несколько месяцев спустя мы вновь наткнулись на зацепки в этом странном деле".

И когда Холмс разговаривает с пустым стулом, Лестрейд спрашивает:

- Разве доктор Уотсон не съехал несколько месяцев назад?

Если верить этим цитатам, то что же получается?

Пара, которая недавно поженилась. Муж вскоре после свадьбы переезжает, чтобы жить вместе со своим лучшим другом, и возвращается домой только после не слишком убедительного примирения с женой. Лучший друг продолжает разговаривать с его пустым креслом, которое до сих пор (или снова) стоит в гостиной.

Знакомо звучит, не так ли?

Возможный вывод:

Нам показывают, что происходило в течение выпавших месяцев в "Его последнем обете". Джон ушёл от Мэри, на которой он женился всего несколько месяцев назад, чтобы снова жить с Шерлоком. Его кресло стоит в гостиной - так же, как это было в Обете после того, как Шерлок сбежал из больницы. Они жили вместе, как и прежде, с миссис Хадсон в качестве хозяйки, и только явление Мэри в качестве клиента (при посредстве Шерлока) заставило Джона вернуться домой.

До сих пор викторианская история отражала то, что происходило в 3 сезоне. Но дальнейшее также может оказаться взглядом в будущее - в то, что произойдёт в 4 сезоне:

Мэри приведёт их к секретному обществу = Мориарти = самому большому страху Шерлока, таящемуся глубоко внутри.
Мэри каким-то образом окажется связанной с Майкрофтом.
Мэри не беременна / без ребёнка.
И Мэри исчезает из повествования в тот момент, когда Мориарти раскрывается как Невеста.

Всё это может предвещать события в 4 сезоне (и возможно, в 5). И остаётся надежда, что мы также увидим современную версию последней сцены, когда Шерлок и Джон вместе возвращаются на Бейкер стрит 221 В - хороший конец, подготовленный Рейхенбахским погружением.

@темы: Sherlockomania

---

Тот, другой

6 смешанных вариантов версий, кто такой "тот, другой" отсюда: finalproblem
Ни один из них не связан с "третьим братом" Холмсов.



Сэр Эдвин: Если это проявление ваших родственных чувств...
Майкрофт: Это абсурдно. Мне несвойственны порывы братского милосердия. Вы знаете, что случилось с тем, другим.

Как известно, этот диалог немедленно запустил поток спекуляций о том, кто же такой этот "другой". По логике высказывания вроде бы выходит, что речь здесь может идти только о ещё одном брате Майкрофта (или сестре, поскольку в английском the other one может быть сказано как о мужчине, так и о женщине).
Однако такая версия отдаёт дешёвой мылодрамой. К счастью, существует альтернативное прочтение - очень простое и достаточно убедительное, которое, тем не менее, было вытеснено первой очевидной версией о "третьем брате".

Итак, вот оно:

1. "Тем, другим" является агент, пропавший в Восточной Европе

Это основная версия - другие пять являются её вариантами. Автор пишет, что уже в момент первого просмотра она поняла эту фразу Майкрофта именно так.
Вот что она имеет в виду: люди, увлёкшиеся теорией "третьего брата", делают акцент на слове братского, в то время как ключевым словом является милосердия.

Майкрофт: В любом случае, нет тюрьмы, куда мы могли бы заключить Шерлока и избежать ежедневных беспорядков. Однако альтернатива требует вашего одобрения.
Леди Смоллвуд: Едва ли это милосердно, мистер Холмс.

В этой сцене Майкрофт пытается убедить сэра Эдвина и леди Смоллвуд отправить Шерлока на миссию в Восточной Европе вместо того, чтобы оставить его в тюрьме. Из разговора Шерлока и Майкрофта в родительском доме мы знаем, что это смертельная миссия, которая должна привести к гибели агента не позже, чем через 6 месяцев. Вот почему Майкрофт указывает на то, что предположение сэра Эдвина "абсурдно": отправить Шерлока на эту миссию - это послать его на смерть, так о каком "братском милосердии" может идти речь? И леди Смоллвуд подтверждает это: её слова звучат как упрёк Майкрофту в жестокости к брату.

Фраза Майкрофта "Вы знаете, что случилось с тем, другим" просто подкрепляет его аргумент сэру Эдвину: он напоминает о том, что случилось с предыдущим агентом, посланным с этой миссией. Не с другим братом, а с другим агентом, который погиб, пытаясь завершить миссию, которую теперь собираются поручить Шерлоку.

Согласитесь, что это звучит куда более логично: с чего бы коллеги Майкрофта были посвящены в тайны его семейной истории, зато им должно быть прекрасно известно о судьбе агента.

Намёки на этого гипотетического агента имеются в этом же эпизоде.

Майкрофт впервые упоминает о том, что МИ-6 хочет, чтобы Шерлок взял на себя эту миссию, во время рождественского обеда.
А в тот день, когда Шерлок сбежал из больницы, мы видим Лестрада, который пришёл в офис Майкрофта, чтобы расспросить о том, где может скрываться Шерлок.
И вот что удивительно: Майкрофт едва уделил этому внимание, потому что он был занят сосредоточенным наблюдением за чем-то на экране своего ноутбука.



И Майкрофт вовсе не пытался искать брата. Вот то, за чем он наблюдал: это карта Польши. Вряд ли он рассчитывал найти там раненого Шерлока. Вместо этого, Майкрофт что-то отслеживал с помощью GPS.



Позже Магнуссен скажет, что ноутбук Майкрофта, несомненно, имеет GPS-локатор, с помощью которого можно обнаружить его местонахождение и отследить его перемещения. Такими локаторами оборудованы дорогие правительственные ноуты - такие, как у Майкрофта. В этом ключ. Майкрофт отслеживал передвижение важного правительственного ноутбука, который перемещался по Польше, потому что предыдущий правительственный агент - тот, другой - был убит в Восточной Европе и его ноутбук попал в чужие руки.

Остальные пять пунктов являются версиями, развивающими эту основную идею.

2. Тот, другой - это "золотая рыбка" Майкрофта

В Катафалке нам говорят о погибшем агенте три раза.

Антея: Один из наших людей отдал жизнь за эту информацию.

Майкрофт: У нас надёжная информация. Готовится нападение.
Шерлок: "Надёжная информация": тайная террористическая организация планирует атаку. Этим и занимаются террористические организации, разве не так? У них это вместо гольфа.
Майкрофт: Агент отдал свою жизнь, чтобы рассказать нам об этом.

Шерлок: Зачем агенту жертвовать жизнью, чтобы сообщить нам что-то неимоверно несущественное? Вот что странно.
Джон: Жертвовать жизнью?
Шерлок: По словам Майкрофта.

Зачем так акцентировать на том, что агент погиб за эту информацию? Авторы могли выбрать любой из множества путей, которым информация могла попасть к Майкрофту. Но они выбрали погибшего агента. На случай, если вы упустили это в первый раз, они напомнят вам снова: это был погибший агент. Всё ещё не дошло? Они повторят ещё раз: погибший агент.

Давайте совместим это с первой версией: агент, погибший за информацию о секретной террористической организации - это тот самый агент, который погиб на миссии в Восточной Европе: "тот, другой".

Но агент, который упоминается в Катафалке, погиб задолго до того дня, когда Майкрофт отслеживал перемещение правительственного ноутбука с GPS-локатором в Польше. Это противоречие? Вовсе нет. Это просто означает, что Майкрофт потерял след после гибели агента. И вдруг, несколько месяцев спустя, он получает сигнал (например, ноутбук был полностью выключен, а теперь его снова включили, или он находился в таком месте, откуда не мог передавать сигнал, а теперь его перемещают).

Теперь вернёмся в Катафалк, к разговору Шерлока и Майкрофта на Бейкер стрит. Помимо всего прочего, они в этом разговоре затронули три темы:

А. Агент, отдавший жизнь, чтобы сообщить разведданные о подпольной террористической сети.

Майкрофт: Агент отдал свою жизнь, чтобы рассказать нам об этом.

В. Неспособность Майкрофта "справиться с разбитым сердцем" - в контексте игры, но Шерлок предлагает более широкий подтекст.



Шерлок: Не можешь справиться с разбитым сердцем. Это говорит о многом.

С. Идея о том, что у Майкрофта могла появиться "золотая рыбка", пока Шерлока не было рядом.

Майкрофт: Ах да, друзья. Конечно, теперь тебя интересуют такие вещи.
Шерлок: А тебя нет? Совсем никогда?
Майкрофт: Если ты кажешься мне тугодумом, Шерлок, можешь себе представить, каково мне с обычными людьми? Я живу в мире золотых рыбок.
Шерлок: Да, но меня два года не было.
Майкрофт: И что?
Шерлок: Ну не знаю. Я думал, может быть, ты мог найти себе... золотую рыбку.
Майкрофт: Смени тему, сейчас же!

В целом вся сцена на Бейкер стрит сконцентрирована на теме одиночества Майкрофта. И возникает ощущение, что да, у Майкрофта, безусловно, была какая-то "золотая рыбка" в то время, пока Шерлок отсутствовал. Вот почему эта тема настолько задела его. Учитывая близость упоминания о погибшем агенте и тот факт, что никакие другие кандидаты в "золотые рыбки" не были введены в этом эпизоде, плюс внезапный порыв Шерлока отпускать комментарии по поводу неспособности Майкрофта справиться с разбитым сердцем, создаётся впечатление, что погибший агент и был "золотой рыбкой" Майкрофта.

Это просто впечатление, конечно. Но у нас ещё есть сцена в Обете.



Майкрофт говорит Шерлоку о смертельно опасной миссии в Восточной Европе и внезапно признаётся: "Кроме того... твоя смерть разбила бы мне сердце".

И вот мы снова возвращаемся к разговору в Катафалке о неспособности Майкрофта справиться с разбитым сердцем прямо тогда, когда Майкрофт говорит о миссии, которая оказалась гибельной для предыдущего агента.
Разумеется, это не является железобетонным доказательством, но выглядит достаточно убедительно.
Майкрофт дружил с человеком (или питал к нему какого-либо рода привязанность), которого отправили в Восточную Европу, где тот погиб, и теперь он не хочет, чтобы ещё кого-то, к кому он привязан, отправили на ту же самоубийственную миссию.

3. Тот, другой - Греческий переводчик

Если уж мы заговорили о способности Майкрофта дружить, давайте обратимся к рассказу в каноне АКД, в котором появляется Майкрофт: "Случай с греческим переводчиком".
В этой истории мы видим Майкрофта наиболее близкого к тому, чтобы иметь друга.

"- Я пригласил сюда мистера Мэласа, - сказал Майкрофт. - Он живет по соседству, прямо надо мной, и мы с ним немного знакомы, почему он и надумал прийти ко мне со своим затруднением. Мистер Мэлас, как я понимаю, родом грек и замечательный лингвист".

ОК, "немного знакомы" это не то же самое, что "лучшие друзья навсегда", но для Майкрофта Холмса, основателя клуба необщительных джентльменов, это в своём роде большое дело. И в конце концов он даже приходит к Шерлоку домой, чтобы помочь Мэласу, несмотря на то, что обычно терпеть не может нарушать свои планы и привычки или "работать ногами". Таким образом, можно сказать, что они были друзьями - на том уровне дружбы, который для Майкрофта, вероятно, возможен.

Далее, имя мистера Мэласа звучит знакомо ещё и потому, что оно упоминается в Невесте:




Майкрофт: Спасибо, Уайлдер.
Уайлдер: Кроме того, мистер Мэлас хочет видеть вас, мистер Холмс.
Майкрофт: Ах, дайте мне пять минут. Мне нужно выиграть пари.

Конечно, этот визит происходил в воображении Шерлока. Но всё-таки он был для чего-то упомянут, как если бы авторы хотели дать нам какой-то намёк.
Возможный намёк на существование Мэласа в современности имеется в майнд паласе Магнуссена:



Его "архив" заполнен тайнами людей. И один из экспонатов - бюст в греческом стиле со старыми наушниками и микрофоном телефонного оператора. В прежнее время, до изобретения специализированного оборудования, синхронные переводчики использовали такие наушники и микрофон во время работы.



Греческий бюст + оборудование переводчика = Греческий переводчик.
Так что, может быть, есть современный Мэлас, который был другом Майкрофта (и, похоже, Магнуссен знал тайну их дружбы).
Но был ли он связан с работой секретного агента?

Вот кое-что интересное. Майкрофт отслеживал тот утраченный ноутбук в Польше. И если "тот, другой" был агентом, который погиб ради того, чтобы предупредить об опасности, которая вернула Шерлока домой, как следует из версии 2, это означает, что "тот, другой" потерял контроль над этим ноутбуком незадолго до того, как Шерлок был отозван в Лондон. Последним местом пребывания Шерлока перед возвращением была Сербия - и мы на самом деле не знаем, что он там делал, поскольку объяснение, что он уничтожал последнюю ячейку сети Мориарти было, по всей вероятности, ложью*.

*Это объясняется в другом посте finalproblem

Теперь, если совместить это с идеей, что "тот, другой" был греческим переводчиком, то можно предположить, что у него были основания находиться в Греции со своим правительственным ноутбуком. Возможно, он работал там под прикрытием или что-то ещё.

И если этот агент погиб в Греции, и те, кто его убил, тайно перевезли ноутбук в Польшу, где Майкрофт в конце концов поймал его сигнал, то угадайте, какую страну они, вероятно, должны были пересечь по дороге?



Верно - Сербию.

И в качестве ещё одного бонуса для этой теории: обратите внимание, что в процитированной выше характеристике Майкрофт описал Мэласа как "замечательного лингвиста".
Одной из характеристик Мэри, которые продедуктировал Шерлок при знакомстве с ней, была "лингвист". А потом мы узнали, что Мэри была агентом. Так что если окажется, что "тот, другой" также был лингвистом и тайным агентом, то у них имеется довольно большая область пересечения, чтобы столкнуть их в прошлом, если у авторов есть такое намерение.

(Нет, автор теории не думает, что Мэри может оказаться "той, другой", поскольку это означает, что слишком много уже данной в сериале информации о ней должно оказаться обманом.)

Автор также помнит, что своеобразная версия Мэласа уже была использована в шутке с пародией на "Греческого переводчика" в Скандале (Geek Interpreter вместо Greek Interpreter). Но его имя нигде не употреблялось, и авторы шоу ясно дали понять, что простая ссылка на какую-либо историю из канона не означает, что они потом не могут снова вернуться к ней, чтобы использовать её по-настоящему. И они уже удаляли материал из блога Джона* до этого, если он не согласовывался с тем, что они собирались делать в сериале в дальнейшем, так что на самом деле это не проблема. (К тому же, если он агент, то Мэлас даже не обязательно его настоящее имя.)

* К настоящему времени этот материал всё ещё не удалён, что, на мой взгляд, свидетельствует против этой версии.

4. Тот, другой - Тэд Болдуин

Единственный случай, когда фраза "тот, другой" (“the other one”) была использована в каноне для обозначения человека, встречается в повести "Долина страха".

- О Джек, не говорите так! Именно такие слова я слышу от того, другого...
- От Болдуина? Это то, что он говорит, да?

В этом случае под "тем, другим" имелся в виду Тэд Болдуин, член зловещей тайной организации Скауреров (Чистильщиков) и заклятый враг Бёрди Эдвардса - американского правительственного агента.
Конечно, всё это слишком смутно, и вряд ли авторы шоу имели в виду именно это.
Однако, у нас уже есть теория, что Мэри может быть фем-вариантом Бёрди Эдвардса*, и Скауреры будут одними из основных злодеев, которые появятся в сериале в дальнейшем. Так что жаль исключать эту версию.

* Мне тоже эта версия кажется наиболее сомнительной, как и вся теория с Мэри-Бёрди Эдвардс, но на всякий случай: мы уже встречались с тем, что авторы шоу превращали безобидных в каноне героев в злодеев, и наоборот (например, в Собаках). Так что, если Мэри всё-таки окажется в какой-то степени отрицательным героем, то ничто не мешает сделать жестокого злодея Тэда Болдуина положительным персонажем.

5. Тот, другой - предатель

Но "тот, другой", может оказаться и плохим парнем...

Если согласиться с теорией, изложенной в версии 2, по которой "тот, другой" - это погибший агент, передавший информацию о подпольной террористической сети Майкрофту, то в ней есть один потенциально тревожащий аспект.

В каноне Холмс вернулся в Лондон, чтобы поймать полковника Морана, бывшего главным подручным Мориарти, который знал, что Холмс подделал свою смерть в Рейхенбахе.
Нечто подобное произошло в Катафалке: Шерлок вернулся в Лондон, чтобы предотвратить взрыв, который готовил лорд Моран.

Вот краткие положения теории о Моране, изложенной подробно в других постах:

1. Лорд Моран на самом деле был правой рукой Мориарти.
2. Лорд Моран присутствовал при падении и знал, что Шерлок до сих пор жив - как и в каноне.
3. Лорд Моран хотел, чтобы Шерлок обезвредил бомбу - отсюда очень удобный выключатель, потому что всё это было частью его плана заставить правительство принять закон о борьбе с терроризмом, последствия которого он собирается использовать для своего ещё более обширного и коварного плана.

Так что, если Моран на самом деле хотел, чтобы Шерлок обезвредил бомбу, ему прежде всего было нужно, чтобы Шерлок вернулся обратно в Лондон. И Шерлок был призван назад в Лондон только потому, что Майкрофт получил от своего агента информацию о подпольной сети, которая готовит крупный теракт.

Таким образом, появляется подозрение: а не работает ли на самом деле "тот, другой" на Морана?

Если да, то это, вероятно, означает, что "тот, другой" всё ещё жив, и возможно даже, что ноутбук, который отслеживал Майкрофт, до сих пор у него. В конце концов, это далеко не первая поддельная смерть в этом шоу.

Конечно, есть так же вероятность, что Моран подкинул нужную информацию и без предательства "того, другого". Например, агенту могли преднамеренно позволить подслушать эту информацию, дождаться, пока он отправит её, и затем убить его.

В принципе, всё возможно, но к посланию, которое привело Шерлока в Лондон точно вовремя, чтобы остановить бомбу, следует отнестись с подозрением. И если "тот, другой" вдруг окажется жив, то вряд ли стоит безоговорочно доверять ему.

6. Тот, другой - Рональд Адэр

Возвращаясь к другим возможным связям между Мораном и "тем, другим"...

В каноне Холмса привело домой убийство Рональда Адэра (и Холмс знал, что убийца - полковник Моран).

"Но я неустанно следил за хроникой преступлений, так как был твёрдо уверен, что рано или поздно мне удастся его изловить. И вот произошло это убийство Рональда Адэра. Наконец-то мой час настал! Зная то, что я знал, мог ли я сомневаться, что его убил именно полковник Моран?"

В Катафалке нет Рональда Адэра, но там есть безымянный человек, который погиб, добывая информацию, которая привела Шерлока домой. Не будет слишком большой натяжкой предположить, что дать этому человеку имя Рональда Адэра было бы отличной отсылкой к канону.
И как было изложено в версии 5, Моран, вероятно, подкинул ему эту информацию, потому что он хотел вернуть Шерлока в Лондон. Так что даже если "тот, другой" и не предатель, то ответственность за его гибель, вероятно, лежит на Моране - так же, как и в каноне.

Другой маленький бонус заключается в том, что эта версия даёт возможность ещё одной связи с историей Мэри.

В теории о Мэри-Бёрди Эдвардс было высказано предположение, что инициалы "АГРА" на самом деле два отдельных комплекта инициалов: "АГ" и "РА". Идея заключалась в том, что у бывшего агента в прошлом явно было больше чем одно имя.



Инициалы "РА", по странной случайности, полностью совпадают с инициалами Рональда Адера.

Как уже было упомянуто, Мэри не может оказаться "той, другой" без того, чтобы слишком много уже данной о ней информации не оказалось обманом зрителей, что является очень плохим писательским приёмом. Но стоит отметить, что мы до сих пор ничего не знаем о семье Мэри, несмотря на то, что КАМ ссылается на эту семью в свадебной телеграмме.



Так что если имя "того, другого" - Рональд Адэр, то всегда есть возможность, что её родители могли оказаться людьми, которые любят играть с одинаковыми инициалами. К примеру, её брат был Рональд Адэр, а её назвали Роза Адэр, или её отец был Рональд Адэр, а ей дали имя Рона Адэр, или что-нибудь ещё в том же роде*.

* Это предположение кажется мне чрезвычайно натянутым, поскольку оно нарушает тот же принцип ложной информации, данной ранее: нам было сказано, что Мэри единственный ребёнок, так что у неё не должно быть братьев. И агент не может оказаться её отцом, так как в этом случае ему должно быть около 60 лет, что слишком много для полевой работы.

Или, возможно, они не были связаны родственными узами в реальной жизни, но когда-то вместе работали под прикрытием и выдавали себя за семью, ведь они оба были тайными агентами. Кто знает! Просто очень заманчиво поиграть этими чёртовыми инициалами.


Под * - примечания переводчика

@темы: Sherlockomania

---

:D

х

@темы: Sherlockomania

---

Бенедикт вчера на читке второго эпизода "Шерлока"

х

и в Барбикане на опере Беллини "Adelson e Salvini"

@темы: Бенедикт Камбербэтч

---

@темы: Benaddict, Ричард III

---

"Третья звезда"

@темы: Новое из старых фотосессий

---

Кадры со съёмок Ричарда

х

@темы: Ричард III

---

Нью-Йорк, 25 марта

---

Jake Walters Photoshoot 2006

Jake Walters достал из закромов

@темы: Новое из старых фотосессий