Мэтт Хейг "Как остановить время"

[Odillia]

Лондон, сейчас

Лондон. Первая неделя моей новой жизни.
Кабинет директора школы "Дубовое поле".
Я стараюсь казаться нормальным, но это даётся мне всё труднее: прошлое может прорваться в любую минуту.
Нет.
Уже прорывается. Прошлое всегда рядом. В комнате пахнет растворимым кофе, дезинфицирующим средством и синтетическим ковром, но на стене висит портрет Шекспира.
Тот самый портрет, который можно увидеть повсюду: лысеющий лоб, бледное лицо, пустой взгляд курильщика травки. Изображение, мало напоминающее реального Шекспира.

Я перевожу взгляд на директора, Дафну Белло. Серьги в виде оранжевых колец, несколько седых волос в чёрной шевелюре. Она меланхолично улыбается мне. Так улыбаются только после сорока: с печалью, вызовом и весёлым удивлением одновременно.
- Я здесь уже очень давно.
- Правда? - отзываюсь я.

Где-то вдали тает звук полицейской сирены.

- Время - странная вещь, да? - она аккуратно ставит полный до краёв бумажный стаканчик с кофе рядом с компьютером.
- Очень странное, - соглашаюсь я.

Мне нравится Дафна, нравится само собеседование. Мне нравится возвращение в Лондон, в Тауэр-Хамлетс. Нравится, что я пришёл на собеседование, чтобы получить самую обычную работу. Как же чудесно в кои-то веки почувствовать себя обычным.

- Я преподаю уже тридцать лет. И двадцать из них - здесь. Удручающая мысль. Все эти годы... Я такая старая, - она с улыбкой вздыхает.
Мне всегда так смешно, когда люди это говорят. В ответ полагается сказать "Глядя на вас, этого не скажешь", поэтому я так и говорю.

- Пускаете в ход очарование! Дополнительные очки в вашу пользу! - она смеётся, её смех поднимается вверх на целых две октавы.
Этот смех представляется мне в образе какой-то невидимой экзотической птицы из Санта-Лучии (откуда родом её отец), взлетающей в серое небо за окном.

- Хорошо быть молодым, как вы, - усмехается она.
- Сорок один - не такая уж молодость, - возражаю я, подчёркивая нелепое число. Сорок один. Сорок один. Вот мне сколько.
- Вы отлично выглядите.
- Только что из отпуска - наверное, поэтому.
- Красивое место?
- Шри-Ланка. Да, там было красиво. Кормил черепах в море...
- Черепах?
- Да.

Я смотрю в окно: стайка школьников в форме во главе с какой-то женщиной направляется к игровой площадке. Женщина останавливается, поворачивается к ним: я вижу её лицо, когда она произносит какие-то не слышные мне слова. Она в очках, джинсах и длинном кардигане, который слегка колышется на ветру. Она заправляет волосы за ухо. А теперь смеётся над чем-то, что сказал один из учеников. Смех оживляет её лицо, и я мгновенно околдован.

- А, - говорит Дафна, к моему смущению, увидев, куда я смотрю, - это Камилла, наша учительница французского. Ей нет равных. Дети её любят - она всё время с ними куда-то ходит. Уроки французского под открытым небом. Вот такая у нас школа.
- Я уже понял, что вы тут делаете что-то грандиозное, - отвечаю я, пытаясь вернуть разговор на прежний курс.
- Стараюсь. Мы все стараемся. Хотя порой терпим поражение. Это единственное, что меня беспокоит в вашем заявлении. У вас потрясающие рекомендации. И я их все проверила...
Я чувствую облегчение - не оттого, что она проверила рекомендации, а оттого, что нашёлся кто-то, кто взял трубку или ответил на письмо.
- ...но у нас тут не деревенская школа в Саффолке. Это Лондон. Это Тауэр-Хамлетс.
- Дети есть дети.
- У нас прекрасные дети. Но это совсем другой район. Они лишены тех преимуществ... Моё беспокойство связано с тем, что вы вели довольно устроенную жизнь.
- Вы бы удивились.
- Многие ученики здесь вынуждены как-то выживать в настоящем, им не до истории. Они слишком озабочены тем, что их окружает. Залог успеха в том, чтобы завладеть их вниманием. Вы умеете оживлять историю?

Нет ничего легче.
- История не нуждается в том, чтобы её оживляли. История уже сама по себе живая. История - это мы. Не политики, не короли с королевами, а каждый из нас. И всё вокруг. Взять хоть этот кофе. Можно рассказать обо всей истории капитализма, империи, рабства, всего лишь рассказывая о кофе. Просто невероятно, сколько крови и страданий понадобилось, чтобы мы тут сидели и потягивали кофе из бумажных стаканчиков.
- Ну вот, теперь я видеть этот кофе не могу.
- Ох, простите. Но я вот о чём: история повсюду. Нужно лишь помочь людям это осознать - тогда вы сможете понять положение.
- Верно.
- История - это люди. Историю любят все.

Дафна наклоняет лицо и поднимет брови, глядя на меня с сомнением:
- Вы уверены?
Я ограничиваюсь лёгким кивком:
- Нужно просто заставить их осознать, что всё, что они говорят, делают или видят вокруг, является следствием того, что было сказано и сделано раньше. Шекспиром. Любым человеком, который когда-либо жил.

Я гляжу в окно. Мы на третьем этаже, и отсюда, несмотря на серую лондонскую морось, открывается неплохой вид. Я вижу старое георгианское здание, мимо которого проходил столько раз.
- Смотрите, вот этот дом, вон там. Вон тот, с такими трубами. Раньше там был сумасшедший дом. А вон там, - я указываю на низкое кирпичное здание, - когда-то была скотобойня. А из костей там делали фарфор. Если бы мы переместились во времени на двести лет назад, то с одной стороны до нас доносились бы вопли людей, объявленных сумасшедшими, а с другой - рёв скота...

Если бы, если бы, если бы.
Я показываю на террасу из плоских шиферных крыш на востоке:
- А вон там, в пекарне на Олд Форт Роуд, собирались Восточно-лондонские суфражистки во главе с Сильвией Панкхёрст. У них там была большая надпись золотыми буквами "ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЖЕНЩИН", которую невозможно не заметить, неподалёку от старой спичечной фабрики.

Дафна что-то записывает.
- И ещё вы играете на разных инструментах, как я вижу. Гитара, фортепиано и скрипка.
И лютня, думаю я. И мандолина. И цитра. И вистл. Но вслух просто говорю:
- Да.
- Вы заставите Мартина устыдиться.
- Мартина?
- Учителя музыки. Он безнадёжен. Может играть разве что на треугольнике. При этом воображает себя рок-звездой. Бедный Мартин.
- Что ж, я люблю музыку. Люблю играть, но вот что касается обучения, это куда труднее. Мне всегда было трудно говорить о музыке.
- В отличие от истории?
- В отличие от истории.
- И похоже, вы в курсе текущей учебной программы.
- Да, - лгу я с лёгкостью. - Абсолютно.
- И вы до сих пор смотрите на вещи молодым взглядом.

Я пожимаю плечами и придаю лицу выражение, которое, видимо, от меня ожидается.
- Мне пятьдесят шесть, так что сорок один - это молодость, поверьте.
Пятьдесят шесть - это молодость.
Восемьдесят восемь - это молодость.
Сто тридцать - это молодость.
- Ну, я достаточно стар в сорок один.

Она улыбается мне. Щёлкает ручкой. И ещё раз. Каждый раз - это мгновение. Первый щелчок, пауза, второй щелчок. Чем дольше живёшь, тем труднее это даётся - ухватывать их. Каждое короткое мгновение, по мере того, как они наступают. Ощущать себя живущим не в прошлом и не в будущем. Быть здесь и сейчас.
Как сказала Эмили Дикинсон, "вечно" складывается из непрерывных "сейчас". Но как почувствовать себя живущим в то мгновение, в которым находишься прямо сейчас? Как остановить призраков всех остальных "сейчас", которые вторгаются в него? Как мы вообще живём?

Я плыву.
В последнее время это случается то и дело. Я слышал о таком от других альб. Когда достигаешь середины жизни, мыслей становится слишком много. Тебя переполняют воспоминания. Головные боли усиливаются. Сегодня голова болит не так уж сильно, но болит.

Я пытаюсь сосредоточиться. Пытаюсь удержать те другие "сейчас", всего лишь несколько секунд назад, когда я получал удовольствие от собеседования. Наслаждался чувством относительной обычности. Или её иллюзией.
Нет никакой обычности.
Не для меня.

Я пытаюсь сосредоточиться. Смотрю на Дафну, которая качает головой и смеётся, но теперь уже тихо, над чем-то, чего она не может сказать вслух. Что-то печальное, я чувствую, потому что её глаза неожиданно тускнеют.
- Ну что ж, Том, должна сказать, что вы, как и ваше заявление, произвели на меня довольно сильное впечатление.

Том.
Том Хазард.
Моё имя - моё настоящее имя - Эстьен Томас Амбруаз Кристоф Хазард. Это было отправной точкой. С тех пор у меня было много-много имён и много-много чего ещё. Но когда я впервые приехал в Англию, то быстро растерял всякие причиндалы и стал просто Томом Хазардом. И сейчас, вновь используя это имя, я чувствую, что вернулся. Оно отзывается эхом у меня в голове: Том. Том. Том. Том.

- Вы подходите по всем пунктам. Впрочем, вы бы получили эту работу в любом случае.
- Правда? Почему?
Она поднимает брови:
- Так других-то претендентов нет.
Мы оба смеёмся над этим.
Но этот смех умирает быстрее подёнки.
Потому что она говорит:
- Я живу на Чапл-стрит. Интересно, вы что-нибудь знаете об этом месте?

Само собой, ещё как знаю. Этот вопрос пробуждает меня, как порыв холодного ветра. В голове пульсирует боль. Я похож на яблоко, лопнувшее в духовке. Не следовало мне возвращаться сюда. Никогда не следовало просить Хендрика об этом. Я думаю о Розе, под этим именем я видел её в последний раз, и о тех расширенных в отчаянии глазах.
- Чапл-стрит. Не знаю. Нет. Нет, боюсь, не знаю.
- Ничего страшного, - она прихлёбывает своё кофе.

Я смотрю на портрет Шекспира. Мне кажется, что он вглядывается в меня, как старый друг. Там внизу, под портретом, есть цитата: "Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем мы можем быть".
- У меня есть предчувствие насчёт вас, Том. Вы верите своим предчувствиям?
- Думаю, да, - отвечаю я, хотя предчувствия - это единственное, чему я никогда не верил.
Она улыбается.
Я тоже улыбаюсь. Встаю и направляюсь к двери.
- Увидимся в сентябре.
- Ха! Сентябрь. Сентябрь. Не заметите, как промелькнёт. Время, видите ли. Это ещё одна вещь, которая происходит с возрастом. Время ускоряется.
- Хотелось бы, - шепчу я.

Но она не слышит, потому что в этот момент добавляет:
- И дети.
- Простите?
- Дети - ещё одна вещь, из-за которой кажется, что жизнь идёт всё быстрее. У меня трое. Старшей двадцать два. В прошлом году получила диплом. Вчера играла в лего, а сегодня получает ключи от своей новой квартиры. Двадцать два года пролетели за мгновение ока. У вас есть дети?

Я сжимаю дверную ручку. Это тоже мгновение. И внутри него тысячи других становятся до боли живыми.
- Нет, - говорю я, потому что это легче, чем сказать правду. - У меня нет.
На какой-то миг мне кажется, что она чувствует себя неловко. Она как будто собирается что-то сказать по этому поводу, но вместо этого говорит:
- До встречи, мистер Хазард.

Я делаю шаг в коридор, где пахнет тем же дезинфицирующим средством. Два подростка стоят, прислонившись к стене и уставившись в свои телефоны так же истово, как старые священники в свои молитвенники. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Дафну, которая уже смотрит в сторону компьютера:
- Да. До встречи.

Я выхожу из кабинета Дафны Белло, а потом из школы, чувствуя себя одновременно в двадцать первом веке и в семнадцатом. Преодолеваю милю или около того до Чапл-стрит - цепь букмекерских контор, тротуаров, автобусных остановок, бетонных фонарных столбов и невнятных граффити - почти в трансе. Улицы выглядят слишком широкими. И когда я достигаю Чапл-стрит, обнаруживаю то, что уже, конечно, знаю: домов, некогда стоявших здесь, больше нет; их место заняли другие, построенные в конце 18 столетия - высокие, краснокирпичные и такие же аскетичные, как время их создания.

На углу, где стояла маленькая пустынная церковь со знакомым сторожем, теперь KFC. Красный пластик ранит, как оскорбление. Я иду мимо с закрытыми глазами, пытаясь определить, как далеко простирался изначально этот дом, и останавливаюсь после примерно двадцати шагов. Открываю глаза, чтобы увидеть двухквартирный особняк, в котором не осталось ни одного кирпича от того дома, куда я приехал все эти века назад. Безликая дверь выкрашена в современный синий цвет. Через окно видна гостиная, оснащённая телевизором, на котором кто-то играет в видеоигру. На экране взрывается пришелец.

Боль в голове пульсирует так сильно, что я чувствую слабость и невольно делаю шаг назад, как будто прошлое может разредить воздух или повлиять на законы гравитации. Прислоняюсь к автомобилю, совсем легко, но достаточно, чтобы включить сигнализацию. Вой звучит оглушительно, как вопль боли, преодолевший весь этот путь из 1623, и я поспешно ухожу прочь от этого дома, с этой улицы, желая, чтобы я мог так же легко уйти от прошлого.

@темы: Литературный клуб им. Камбербэтча