Возле обеденного стола стоял мужчина в фартуке.
- Гастон, вы нас вконец избаловали, - укоризненно сказала Джилли. - У меня от одного взгляда на эти пироги целый стоун прибавляется. У вас должна быть собственная телепрограмма. Ву сюр ле телевизьон, Гастон, вы заработаете боку де моне. Фантасти́к!
читать дальшеСтол был заставлен бутылками розового вина, две из которых были уже пусты, и множеством пирогов с заварным кремом на выбор: пирог с заварным кремом с кусочками ветчины, пирог с заварным кремом с кусочками лука, пирог с заварным кремом со сморщенными помидорами и пирог с заварным кремом со сморщенными кабачками.
Лишь Томасу, находящемуся на грудном вскармливании, это не грозило.
- Так ты поймала этого беспризорника, - сказала Джилли. Она хлестнула рукой в воздухе и запела: - Окружай! Загоняй! Кожа сыромятная!
Роберту стало так неловко, что он ощутил покалывание во всём теле. Каково это, быть Джилли? Видимо, сплошное отчаяние.
- Он привык быть один, да? - спросила Джо, испытывая его мать.
- Да, когда захочет, - ответила мать, не понимая, что Джо думает, будто он мог бы с тем же успехом жить в приюте.
- Я только что говорила твоим родителям, что они должны свозить тебя к настоящему Деду Морозу, - сказала Джилли, раскладывая еду по тарелкам. - Утренним рейсом из Гатвика до Лапландии, там уже ждут снегоходы, и вжжик, через двадцать минут вы в пещере Деда Мороза. Он даёт детям подарок, и к обеду вы уже дома обратным рейсом. Понимаете, это же за Полярным кругом, что придаёт реализма, не то что это дуракаваляние в Харродсе.
- Звучит очень просветительски, - сказал отец, - но полагаю, что плата за обучение в школе будет иметь приоритет.
- Джош убил бы нас, если бы мы не свозили его, - сказал Джим.
- Меня это не удивляет, - ответил отец.
Джош издал звук мощного взрыва и ударил кулаком по воздуху.
- Пробиваем звуковой барьер! - закричал он.
- Какой пирог ты бы хотел? - спросила Роберта Джилли.
Они все выглядели одинаково отвратительно.
Он взглянул на мать. Её медные волосы спускались спиралями к сосущему Томасу, и он почувствовал, как они двое сливаются друг с другом, как сырая глина.
- Я хочу то же, что Томас, - сказал он. Он не собирался говорить это вслух, у него просто вырвалось.
Джим, Джилли, Роджер, Кристина, Джо и Джош взревели как стадо ослов. Когда Роджер смеялся, он казался еще более раздражённым.
- Мне грудного молока, - сказала Джилли, поднимая свой стакан с пьяным видом.
Родители сочувственно улыбнулись ему.
- Боюсь, ты теперь на твёрдой пище, старик, - сказал отец. - Я привык хотеть быть моложе, но не ожидал, что ты начнёшь так рано. Тебе всё ещё полагается хотеть быть старше.
Мать подвинулась, чтобы он сел на краешек её стула, и поцеловала его в лоб.
- Это совершенно нормально, - заверила Джо его родителей, которые, как она знала, почти никогда не видели детей. - Просто обычно они не говорят об этом так прямо, вот и всё, - она позволила себе последний всхлип смеха.
Роберт отключился от болтовни вокруг и вглядывался в брата. Рот Томаса то работал, то расслаблялся, то опять работал, высасывая молоко из груди матери. Роберт хотел быть на его месте, свернуться калачиком, погрузившись в свои ощущения, вернуться в то время, когда он ничего не знал о вещах, которых никогда не видел, - длина Нила, размеры Луны, что носили во времена Бостонского чаепития, - до того, как взрослые обрушили на него свою пропаганду и начали измерять его опыт своим. Он хотел вернуться туда, но ему хотелось сохранить чувство самосознания, скрытого свидетеля тех вещей, что не имели свидетелей. Томас не наблюдал за собой, когда что-то делал - он просто это делал. Для такого, каким теперь был Роберт, присоединиться к нему в этом было невозможной задачей, это как кувыркаться и стоять неподвижно в одно и то же время. Он часто размышлял над этой идеей и хотя так и не пришёл к выводу, что это можно сделать, он чувствовал, что эта невозможность слабеет по мере того, как мышцы его воображения напрягаются. Он был как ныряльщик перед прыжком, стоящий на самом краю доски. Это было всё, что он мог сделать: упасть в атмосферу вокруг Томаса, позволив своей страсти к наблюдению отшелушиваться по мере того, как он приближался к земле, где теперь жил Томас и где он сам жил когда-то. Но сейчас это сделать не удалось, потому что Джилли снова на него насела.
- Роберт, почему бы тебе не остаться с нами? - предложила она. - Джо отвезла бы тебя завтра. Поиграли бы с Джошем, уж всяко веселее, чем возвращаться домой и умирать от ревности к своему братику.
Он в отчаянии стиснул матери ногу.
Гастон вернулся очень вовремя, и Джилли отвлеклась на десерт - слизистый кусок заварного крема в луже карамели.
- Гастон, вы нас погубите! - запричитала Джилли, шлёпая его по закосневшему во взбивании яиц запястью.
Роберт наклонился к матери и прошептал ей на ухо:
- Мы можем сейчас уйти? Пожалуйста!
- Сразу после обеда, - прошептала она в ответ.
- Он вас упрашивает? - спросила Джилли, сморщив нос.
- По сути дела, да, - ответила мать.
- Давайте, разрешите ему переночевать, - продолжала настаивать Джилли.
- О нём позаботятся как следует, - сказала Джо, как если бы это было чем-то новым.
- Боюсь, не получится. Мы должны поехать к его бабушке в дом престарелых, - сказала мать, не упоминая о том, что они собираются туда через три дня.
- Странно, - сказала Кристина, - Меган, похоже, пока не испытывает ревности.
- Дайте ей шанс, - сказал отец, - она только что открыла гнев.
- Точно, - рассмеялась Кристина. - Может, это потому, что я по-настоящему не принимаю свою беременность.
- Это должно помочь, - вздохнул отец. Роберт видел, что сейчас скука его отца приближалась к опасному пределу. Сразу же после обеда они покинули Пакеров со срочностью, сравнимой разве что с выездом пожарной команды.
- Я хочу есть, - сказал Роберт, как только машина выехала на подъездную дорожку.
Все покатились со смеху.
- Мне бы не хотелось критиковать твой выбор друзей, - сказал отец, - но не могли бы мы вместо этого просто посмотреть видео.
- Я его не выбирал, - возразил Роберт, - он просто... прицепился ко мне.
У обочины они заметили ресторан и устроили поздний обед с чрезвычайно вкусной пиццей, салатом и апельсиновым соком. Бедному Томасу снова пришлось удовольствоваться молоком. Это всё, что у него было: молоко, молоко, молоко.
- Больше всего мне нравилась резиденция Лорд-мэра, - сказал отец Роберта самым дурашливым голосом, не особенно похожим на голос Джилли, но напоминавшим её манеру говорить. - Когда мы её покупали, она казалась такой огромной, но когда мы устроили там гостевые апартаменты, тренажёрный зал, сауну, домашний офис и кинотеатр, вы знаете, оказалось, что на самом деле там не так уж много помещается.
- Что помещается? - продолжил он удивлённо. - Помещается помещений. Это поместительное помещение для размещения помещений. В следующий раз, когда мы будем карабкаться на наши вешалки в Лондоне, чтобы спать как семья летучих мышей, давайте проникнемся сознанием, что мы отстоим от настоящей цивилизации не просто на несколько спален, но на целое поместительное помещение.
- "Я сказала Джиму, - отец продолжал передразнивать Джилли, - надеюсь, мы можем себе это позволить, потому что мне нравится наш стиль жизни - рестораны, праздники, шоппинг - и я не собираюсь от этого отказываться. Джим уверяет, что мы можем себе позволить и то и другое".
- Это была бомба, - сказал отец, - "Он знает, что если мы не сможем себе этого позволить, я с ним разведусь". Просто охренеть. Её даже привлекательной не назовёшь.
- Она потрясающая, - сказала мать. - Но чувствуется, что Кристине и Роджеру тоже не откажешь в скрытых достоинствах. Когда я упомянула, что разговаривала со своими детьми во время беременности, она сказала, - мать изобразила резкий австралийский акцент - "Ну уж нет! Ребёнок - после родов. Я не собираюсь говорить со своей беременностью. Роджер сдал бы меня в психушку".
Роберт представил, как его мать разговаривала с ним, когда он был заключён в её чреве. Конечно, он не знал, что могли означать её приглушённые звуки, но был уверен, что чувствовал их плавный поток, несущий её помыслы, ослабляющий страх. Томас был всё ещё открыт этому переливанию чувств; Роберт заменил это интерпретациями. Томас всё ещё знал, как понимать молчаливый язык, который Роберт почти утратил, когда первозданные пределы его разума попали под господство словесной империи. Он стоял на гребне горы, готовый скатиться под уклон; он становился всё крепче, всё выше, обретал всё больше слов, получал всё больше и больше объяснений, радуясь каждому шагу на этом пути. Теперь Томас заставил его бросить взгляд назад, на мгновение опустить свой меч и в один миг заметить всё, что он при этом потерял. Он так увлёкся облечением мыслей в слова, что почти забыл о тех варварских временах, когда мысль была подобна брызгам краски, падающим на страницу. Оглядываясь назад, он всё ещё мог это видеть: жизнь в том, что теперь ощущалось бы паузой, когда впервые раздвигаешь занавески и охватываешь взглядом весь ландшафт, покрытый снегом, и на мгновение задерживаешь дыхание перед тем, как снова выдохнуть. Он не мог вернуть всё это назад, но, возможно, он не торопился бы безвозвратно устремляться вниз по склону, может быть, он присел бы и полюбовался картиной.
- Давайте-ка выбираться из этого унылого городишки, - сказал отец, проглотив свою маленькую чашку кофе.
- Сначала я должна сменить ему подгузник, - ответила мать, поднимая с пола набитую сумку в голубых кроликах.
Роберт посмотрел сверху вниз на Томаса, который сполз в своём стульчике и глазел на картину с парусником, не представляя, что такое картина и что такое парусник, и почувствовал драму исполина, заключённого в ловушку маленького ни к чему не способного тела.
- Гастон, вы нас вконец избаловали, - укоризненно сказала Джилли. - У меня от одного взгляда на эти пироги целый стоун прибавляется. У вас должна быть собственная телепрограмма. Ву сюр ле телевизьон, Гастон, вы заработаете боку де моне. Фантасти́к!
читать дальшеСтол был заставлен бутылками розового вина, две из которых были уже пусты, и множеством пирогов с заварным кремом на выбор: пирог с заварным кремом с кусочками ветчины, пирог с заварным кремом с кусочками лука, пирог с заварным кремом со сморщенными помидорами и пирог с заварным кремом со сморщенными кабачками.
Лишь Томасу, находящемуся на грудном вскармливании, это не грозило.
- Так ты поймала этого беспризорника, - сказала Джилли. Она хлестнула рукой в воздухе и запела: - Окружай! Загоняй! Кожа сыромятная!
Роберту стало так неловко, что он ощутил покалывание во всём теле. Каково это, быть Джилли? Видимо, сплошное отчаяние.
- Он привык быть один, да? - спросила Джо, испытывая его мать.
- Да, когда захочет, - ответила мать, не понимая, что Джо думает, будто он мог бы с тем же успехом жить в приюте.
- Я только что говорила твоим родителям, что они должны свозить тебя к настоящему Деду Морозу, - сказала Джилли, раскладывая еду по тарелкам. - Утренним рейсом из Гатвика до Лапландии, там уже ждут снегоходы, и вжжик, через двадцать минут вы в пещере Деда Мороза. Он даёт детям подарок, и к обеду вы уже дома обратным рейсом. Понимаете, это же за Полярным кругом, что придаёт реализма, не то что это дуракаваляние в Харродсе.
- Звучит очень просветительски, - сказал отец, - но полагаю, что плата за обучение в школе будет иметь приоритет.
- Джош убил бы нас, если бы мы не свозили его, - сказал Джим.
- Меня это не удивляет, - ответил отец.
Джош издал звук мощного взрыва и ударил кулаком по воздуху.
- Пробиваем звуковой барьер! - закричал он.
- Какой пирог ты бы хотел? - спросила Роберта Джилли.
Они все выглядели одинаково отвратительно.
Он взглянул на мать. Её медные волосы спускались спиралями к сосущему Томасу, и он почувствовал, как они двое сливаются друг с другом, как сырая глина.
- Я хочу то же, что Томас, - сказал он. Он не собирался говорить это вслух, у него просто вырвалось.
Джим, Джилли, Роджер, Кристина, Джо и Джош взревели как стадо ослов. Когда Роджер смеялся, он казался еще более раздражённым.
- Мне грудного молока, - сказала Джилли, поднимая свой стакан с пьяным видом.
Родители сочувственно улыбнулись ему.
- Боюсь, ты теперь на твёрдой пище, старик, - сказал отец. - Я привык хотеть быть моложе, но не ожидал, что ты начнёшь так рано. Тебе всё ещё полагается хотеть быть старше.
Мать подвинулась, чтобы он сел на краешек её стула, и поцеловала его в лоб.
- Это совершенно нормально, - заверила Джо его родителей, которые, как она знала, почти никогда не видели детей. - Просто обычно они не говорят об этом так прямо, вот и всё, - она позволила себе последний всхлип смеха.
Роберт отключился от болтовни вокруг и вглядывался в брата. Рот Томаса то работал, то расслаблялся, то опять работал, высасывая молоко из груди матери. Роберт хотел быть на его месте, свернуться калачиком, погрузившись в свои ощущения, вернуться в то время, когда он ничего не знал о вещах, которых никогда не видел, - длина Нила, размеры Луны, что носили во времена Бостонского чаепития, - до того, как взрослые обрушили на него свою пропаганду и начали измерять его опыт своим. Он хотел вернуться туда, но ему хотелось сохранить чувство самосознания, скрытого свидетеля тех вещей, что не имели свидетелей. Томас не наблюдал за собой, когда что-то делал - он просто это делал. Для такого, каким теперь был Роберт, присоединиться к нему в этом было невозможной задачей, это как кувыркаться и стоять неподвижно в одно и то же время. Он часто размышлял над этой идеей и хотя так и не пришёл к выводу, что это можно сделать, он чувствовал, что эта невозможность слабеет по мере того, как мышцы его воображения напрягаются. Он был как ныряльщик перед прыжком, стоящий на самом краю доски. Это было всё, что он мог сделать: упасть в атмосферу вокруг Томаса, позволив своей страсти к наблюдению отшелушиваться по мере того, как он приближался к земле, где теперь жил Томас и где он сам жил когда-то. Но сейчас это сделать не удалось, потому что Джилли снова на него насела.
- Роберт, почему бы тебе не остаться с нами? - предложила она. - Джо отвезла бы тебя завтра. Поиграли бы с Джошем, уж всяко веселее, чем возвращаться домой и умирать от ревности к своему братику.
Он в отчаянии стиснул матери ногу.
Гастон вернулся очень вовремя, и Джилли отвлеклась на десерт - слизистый кусок заварного крема в луже карамели.
- Гастон, вы нас погубите! - запричитала Джилли, шлёпая его по закосневшему во взбивании яиц запястью.
Роберт наклонился к матери и прошептал ей на ухо:
- Мы можем сейчас уйти? Пожалуйста!
- Сразу после обеда, - прошептала она в ответ.
- Он вас упрашивает? - спросила Джилли, сморщив нос.
- По сути дела, да, - ответила мать.
- Давайте, разрешите ему переночевать, - продолжала настаивать Джилли.
- О нём позаботятся как следует, - сказала Джо, как если бы это было чем-то новым.
- Боюсь, не получится. Мы должны поехать к его бабушке в дом престарелых, - сказала мать, не упоминая о том, что они собираются туда через три дня.
- Странно, - сказала Кристина, - Меган, похоже, пока не испытывает ревности.
- Дайте ей шанс, - сказал отец, - она только что открыла гнев.
- Точно, - рассмеялась Кристина. - Может, это потому, что я по-настоящему не принимаю свою беременность.
- Это должно помочь, - вздохнул отец. Роберт видел, что сейчас скука его отца приближалась к опасному пределу. Сразу же после обеда они покинули Пакеров со срочностью, сравнимой разве что с выездом пожарной команды.
- Я хочу есть, - сказал Роберт, как только машина выехала на подъездную дорожку.
Все покатились со смеху.
- Мне бы не хотелось критиковать твой выбор друзей, - сказал отец, - но не могли бы мы вместо этого просто посмотреть видео.
- Я его не выбирал, - возразил Роберт, - он просто... прицепился ко мне.
У обочины они заметили ресторан и устроили поздний обед с чрезвычайно вкусной пиццей, салатом и апельсиновым соком. Бедному Томасу снова пришлось удовольствоваться молоком. Это всё, что у него было: молоко, молоко, молоко.
- Больше всего мне нравилась резиденция Лорд-мэра, - сказал отец Роберта самым дурашливым голосом, не особенно похожим на голос Джилли, но напоминавшим её манеру говорить. - Когда мы её покупали, она казалась такой огромной, но когда мы устроили там гостевые апартаменты, тренажёрный зал, сауну, домашний офис и кинотеатр, вы знаете, оказалось, что на самом деле там не так уж много помещается.
- Что помещается? - продолжил он удивлённо. - Помещается помещений. Это поместительное помещение для размещения помещений. В следующий раз, когда мы будем карабкаться на наши вешалки в Лондоне, чтобы спать как семья летучих мышей, давайте проникнемся сознанием, что мы отстоим от настоящей цивилизации не просто на несколько спален, но на целое поместительное помещение.
- "Я сказала Джиму, - отец продолжал передразнивать Джилли, - надеюсь, мы можем себе это позволить, потому что мне нравится наш стиль жизни - рестораны, праздники, шоппинг - и я не собираюсь от этого отказываться. Джим уверяет, что мы можем себе позволить и то и другое".
- Это была бомба, - сказал отец, - "Он знает, что если мы не сможем себе этого позволить, я с ним разведусь". Просто охренеть. Её даже привлекательной не назовёшь.
- Она потрясающая, - сказала мать. - Но чувствуется, что Кристине и Роджеру тоже не откажешь в скрытых достоинствах. Когда я упомянула, что разговаривала со своими детьми во время беременности, она сказала, - мать изобразила резкий австралийский акцент - "Ну уж нет! Ребёнок - после родов. Я не собираюсь говорить со своей беременностью. Роджер сдал бы меня в психушку".
Роберт представил, как его мать разговаривала с ним, когда он был заключён в её чреве. Конечно, он не знал, что могли означать её приглушённые звуки, но был уверен, что чувствовал их плавный поток, несущий её помыслы, ослабляющий страх. Томас был всё ещё открыт этому переливанию чувств; Роберт заменил это интерпретациями. Томас всё ещё знал, как понимать молчаливый язык, который Роберт почти утратил, когда первозданные пределы его разума попали под господство словесной империи. Он стоял на гребне горы, готовый скатиться под уклон; он становился всё крепче, всё выше, обретал всё больше слов, получал всё больше и больше объяснений, радуясь каждому шагу на этом пути. Теперь Томас заставил его бросить взгляд назад, на мгновение опустить свой меч и в один миг заметить всё, что он при этом потерял. Он так увлёкся облечением мыслей в слова, что почти забыл о тех варварских временах, когда мысль была подобна брызгам краски, падающим на страницу. Оглядываясь назад, он всё ещё мог это видеть: жизнь в том, что теперь ощущалось бы паузой, когда впервые раздвигаешь занавески и охватываешь взглядом весь ландшафт, покрытый снегом, и на мгновение задерживаешь дыхание перед тем, как снова выдохнуть. Он не мог вернуть всё это назад, но, возможно, он не торопился бы безвозвратно устремляться вниз по склону, может быть, он присел бы и полюбовался картиной.
- Давайте-ка выбираться из этого унылого городишки, - сказал отец, проглотив свою маленькую чашку кофе.
- Сначала я должна сменить ему подгузник, - ответила мать, поднимая с пола набитую сумку в голубых кроликах.
Роберт посмотрел сверху вниз на Томаса, который сполз в своём стульчике и глазел на картину с парусником, не представляя, что такое картина и что такое парусник, и почувствовал драму исполина, заключённого в ловушку маленького ни к чему не способного тела.