5Какое орудие мог он использовать, чтобы стать свободным? Презрение? Агрессию? Ненависть? Все они были заражены влиянием отца - тем самым, от чего ему нужно было освободиться. И печаль, которую он испытывал, как только останавливался хоть на секунду, разве он не научился ей во время падения его отца в парализующую неприкаянность?
После развода с Элеанор Дэвид остался на юге Франции, всего в пятнадцати милях от их старого дома в Лакосте. В его новом доме не было ни одного окна на улицу - все окна выходили на заросший сорняками внутренний двор. Он целыми днями напролёт лежал в постели и хрипло дышал, неподвижно уставясь в потолок. У него не было даже энергии, чтобы пересечь комнату и взять томик «Джорекс снова в седле», который когда-то мог подбодрить его в самых неутешительных обстоятельствах.
читать дальшеКогда Патрик, которому тогда было восемь или девять лет, навестил отца, разрываясь между ужасом и необъяснимой преданностью, Дэвид нарушил чудовищное молчание только для того, чтобы выразить желание умереть и выдать свои последние наставления.
- Возможно, мне недолго осталось, - прохрипел он, хватая ртом воздух, - и мы больше не увидимся.
- Нет, папа, не говори так, - Патрик чувствовал смутное желание возразить ему.
За этим последовала полная порция давно знакомых проповедей: ничего не упускай из внимания... не доверяй никому... презирай свою мать... усилие вульгарно... в восемнадцатом веке всё было лучше.
Год за годом Патрик, под впечатлением мысли, что это могут быть последние слова отца на этом свете, квинтэссенция его мудрости и опыта, уделял слишком много внимания этому нудному набору банальностей, невзирая на переизбыток свидетельств о том, что они не очень-то продвинули его отца в погоне за счастьем. Но и это было вульгарным. Вся система прекрасно работала, как и многие другие, стоило только поверить в неё.
Если его отцу когда-либо удавалось встать с постели, всё шло ещё хуже. Они отправлялись в деревню за покупками, отец был одет в старую зелёную пижаму и короткое синее пальто с якорями на пуговицах, тёмные очки он теперь привязывал к грубой веревке на шее, на ногах у него были тяжёлые башмаки на шнуровке, которые любили носить местные крестьяне, управлявшие тракторами. Дэвид также отрастил белоснежную бороду и всегда носил с собой оранжевую нейлоновую хозяйственную сумку с потускневшей золотой ручкой. Патрика принимали за его внука, и он помнил тот стыд и ужас, смешанный с оборонительной гордостью, с которыми он сопровождал своего все более эксцентричного и подавленного отца в деревню.
- Я хочу умереть... Я хочу умереть... Я хочу умереть, - быстро бормотал Патрик. Это было совершенно невозможно. Он не мог быть человеком, который был тем человеком. Амфетамин брал верх и нёс с собой угрозу ясного сознания и сильных эмоций.
Они приближались к отелю, и Патрику пришлось принять быстрое решение. Он наклонился вперёд и сказал водителю: - Я передумал, отвезите меня на Восьмую улицу между С и D.
Водитель-китаец с сомнением посмотрел в зеркало заднего вида. Авеню D была далеко от отеля "Пьер". Какой человек мог вдруг так резко изменить курс? Только наркоман или невежественный турист.
- Авеню D плохое место, - сказал он, проверяя вторую теорию.
- На это я и уповаю, - сказал Патрик. - Просто отвезите меня туда.
Водитель проехал по Пятой авеню мимо поворота к отелю. Патрик откинулся назад, чувствуя возбуждение, тошноту и вину, но, как обычно, замаскировал это показным апатичным равнодушием.
Ну и что, если он передумал? Гибкость была восхитительным качеством. Никто не был более гибким, когда дело доходило до отказа от наркотиков, и никто не был более открыт для возможности в конце концов принять их. Он ещё ничего не сделал. Он всё ещё мог отменить своё решение - или скорее, отменить его пересмотр. Он всё ещё мог вернуться.
@темы:
Литературный клуб им. Камбербэтча