* * *
На следующее утро они укрылись от Маргарет в спальне родителей. Днём отец должен был отвезти Маргарет в аэропорт.
- Полагаю, нам нужно спуститься, - сказала мать, застегнув Томасу кнопки комбинезона и взяв его на руки.
- Нет, - простонал отец, бросившись на кровать.
читать дальше- Ты ведёшь себя как ребёнок.
- Когда появляется ребёнок, ты и сам становишься ребячливее, не замечала?
- У меня нет времени на ребячливость, это отцовская привилегия.
- У тебя появилось бы время, если бы ты получала сколько-нибудь квалифицированную помощь.
- Пойдём, - сказала мать, протягивая отцу свободную руку.
Он слегка сжал её, но не пошевелился.
- Не могу решить, что хуже, - сказал он, - говорить с Маргарет или выслушивать её.
- Выслушивать её, - вынес решение Роберт. - Вот почему я всё время буду изображать Маргарет, когда она уедет.
- Большое спасибо, - сказала мать. - Смотри, даже Томасу стало смешно от такой безумной идеи.
- Ему не смешно, дорогая, - пробурчал Роберт, - это просто газы мучают его маленький животик.
Они все покатились со смеху. Потом мать сказала: - Тсс, она может услышать, - но было поздно, Роберт уже настроился их повеселить. Пошатываясь из стороны в сторону, он качнулся к матери.
- Бесполезно пытаться пускать мне пыль в глаза научными терминами, дорогая, - сказал он, - Могу вас уверить, что ему не нравится эта смесь, которую вы ему даёте, даже если её производят натуральные козы. Когда я работала в Саудовской Аравии - она была принцессой, на самом деле, - я сказала им: "Я не могу иметь дело с этой смесью, у меня должна быть классическая Cow and Gate", а они мне: "С таким опытом, как у вас, Маргарет, мы вам полностью доверяем", и привезли смесь из Англии на своем частном самолёте.
- И как только ты всё это помнишь? - спросила его мать. - Просто ужас. Я сказала ей, что у нас нет частного самолёта.
- О, деньги не имели для них значения, - продолжал Роберт, горделиво вздёрнув голову. - Знаете, я как-то заметила, просто вскользь, какие миленькие у принцессы тапочки, и назавтра меня в спальне ждали точно такие же. И то же самое было с фотокамерой принца. Мне даже было как-то неловко. Каждый раз, когда это случалось, я себе говорила: "Маргарет, ты должна прикусить язык".
Роберт погрозил пальцем, сел на кровать рядом с отцом и с грустным вздохом продолжил:
- Но знаете, порой само собой вырывалось: "Ох, дорогая, что за чудная у вас шаль, какая чудная мягкая ткань!" - и будьте уверены, в тот же вечер точно такая же была разостлана на моей кровати. В конце концов мне пришлось купить новый чемодан.
Как его родители ни старались не шуметь, они не могли удержаться от смеха. И пока он выступал, они почти не обращали внимания на Томаса.
- Ну вот и как нам теперь идти вниз, - сказала мать, присоединяясь к ним на кровати.
- Никак, - сказал отец, - вокруг двери силовое поле.
Роберт подбежал к двери и притворился, что его отбросило назад.
- Ой, - закричал он, - это поле Маргарет! Тут нет выхода, капитан!
Он покатался по полу и снова забрался к родителям на кровать.
- Мы как те гости из "Ангела-истребителя", - сказал отец. - Возможно, мы застрянем тут на несколько дней. Возможно, нас придётся спасать с помощью армии.
- Мы должны взять себя в руки, - сказала мать. - Нужно постараться перед её отъездом закончить всё на доброй ноте.
Никто из них не двинулся с места.
- Как ты думаешь, почему нам так трудно выйти? - спросил отец. - Не думаешь, что мы сделали из Маргарет козла отпущения? Мы чувствуем себя виноватыми, что не можем защитить Томаса от жизненных невзгод и страданий, вот и притворяемся, что всё дело в Маргарет - что-то в этом роде.
- Не стоит так усложнять, милый, - ответила мать. - Просто она самая большая зануда из всех, кого мы знали, и плохо следит за Томасом. Вот почему нам не хочется её видеть.
Воцарилось молчание. Томас заснул, и по молчаливому соглашению установилась тишина. Все уютно устроились на кровати. Роберт вытянулся и положил голову на сложенные руки, рассматривая потолочные балки. На их деревянной поверхности вырисовывались знакомые узоры пятен и сучков. Поначалу он мог вызвать или прогнать профиль остроносого мужчины в шлеме, но вскоре этот образ дополнился дикими глазами и впалыми щеками и отказался растворяться в волокнах дерева. Он хорошо изучил потолок, потому что ему приходилось подолгу лежать под ним, когда это ещё была спальня его бабушки. Родители въехали сюда после того, как бабушку забрали в санаторный интернат. Он до сих пор помнил старую фотографию в серебряной рамке, стоявшую у неё на столе. Она возбуждала его любопытство, потому что бабушке там было всего несколько дней от роду. Младенец на фото задыхался в мехах, атласе и кружевах, голову сковывала вышитая бисером шапочка. Её глаза смотрели на него с фанатичной напряжённостью, словно она была в панике, оказавшись похороненной в необъятном ворохе купленных её матерью вещей.
- Я держу её здесь, чтобы это напоминало мне о том времени, когда я только что пришла в этот мир и была ближе к источнику, - сказала ему бабушка.
- Какому источнику? - спросил он.
- Ближе к Богу, - ответила она смущённо.
- Что-то ты не выглядишь очень счастливой, - сказал он.
- Думаю, я выгляжу так, словно ещё не забыла. Но в каком-то смысле ты прав, я думаю, что так никогда и не привыкла по-настоящему к существованию на материальном уровне.
- Что значит материальный уровень?
- Земля.
- Ты бы хотела жить на Луне? - спросил он.
Она улыбнулась, погладила его по щеке и сказала:
- Когда-нибудь ты поймёшь.
Теперь вместо фотографии там лежал пеленальный матрасик рядом с пачкой подгузников и миской с водой.
Он до сих пор любил бабушку, несмотря на то, что она не оставила им дом. Её лицо превратилось в паутину морщин, образовавшихся от усердного стремления быть хорошей, от беспокойства о поистине грандиозных вещах, таких как планета, или вселенная, или миллионы страдающих людей, которых она никогда не встречала, или Божье мнение о том, что ей следует делать дальше. Он знал, что отец не считает её хорошей и не принимает в расчёт, насколько отчаянно она хотела быть хорошей. Он всё время повторял Роберту, что они должны любить бабушку "несмотря ни на что". Поэтому Роберт понял, что отец больше не любит её.
- Он будет до конца жизни помнить, как он упал? - спросил Роберт, пристально глядя на потолок.
- Конечно, нет, - ответил отец. - Ты же не помнишь, что с тобой происходило, когда тебе было всего несколько недель.
- Нет, помню, - сказал Роберт.
- Мы все должны успокоить его, - сказала мать, меняя тему, словно она не хотела обращать внимание на то, что Роберт врёт. Но он не врал.
- Он не нуждается в успокаивании, - сказал отец. - Он фактически не пострадал, так что не может сказать, что его не следовало ронять на Маргарет, когда она барахталась на земле. Это мы чуть с ума не сошли, потому что знали, как это опасно.
- Вот почему его нужно успокоить, - сказала мать, - потому что он может чувствовать, как мы переволновались.
- На этом уровне да, - согласился отец. - Но в целом младенцы живут в условиях демократии непривычного. У них всё время всё происходит в первый раз - скорее удивительно, когда что-то повторяется.
Младенцы - это замечательно, подумал Роберт. Ты можешь выдумывать про них практически всё что угодно, ведь они никогда не отвечают.
- На часах уже двенадцать, - вздохнул отец.
Они все боролись с нежеланием идти изо всех сил, но эта попытка избежать неизбежного словно затягивала их всё глубже в зыбучие пески матраса. Роберт хотел задержать родителей ещё хоть ненадолго.
- Иногда, - мечтательно начал он, подражая голосу Маргарет, - когда у меня образуется перерыв в работе и я сижу дома пару недель, у меня начинают зудеть пальцы. Мне просто не терпится подержать в руках следующего ребёнка.
Он схватил Томаса за ноги и зачавкал.
- Потише, - сказала мать.
- Вообще-то он прав, - сказал отец. - Она так привыкла к младенцам. Они ей нужны больше, чем она им. Младенцам позволено быть бессознательными и жадными, и она использует их для камуфляжа.
После всех моральных усилий, которые они приложили, чтобы уступить Маргарет ещё один час своей жизни, они почувствовали себя обманутыми, когда обнаружили, что она не ждёт их внизу. Мать ушла на кухню, Роберт сидел с отцом на диване, Томас лежал между ними. Томас молчал, погружаясь в разглядывание картины на стене, прямо над диваном. Роберт положил свою голову рядом с головой Томаса, поднял глаза и обнаружил, что Томас не мог видеть саму картину из-за стекла, защищавшего её. Он вспомнил, как это зачаровывало его, когда он был младенцем. Когда он смотрел на изображение, отражённое в стекле, оно затягивало его в пространство позади него. Там отражался дверной проём, блестящая безупречная миниатюра, а за ним казавшийся меньше, но на самом деле более крупный олеандровый куст снаружи, его цветы были крохотными розовыми бликами на поверхности стекла. Его внимание устремилось в воронку, направленную к исчезающей точке неба между ветвями олеандра, и затем его воображение расширило образ до реального неба по ту сторону, так что его разум стал двумя конусами, верхушка к верхушке. Он был там с Томасом, точнее, Томас был с ним там, в путешествии в бесконечность на этом маленьком пятне света. Затем он заметил, что цветы исчезли, и дверной проём заполнил новый образ.
- Маргарет пришла, - сказал он.
Отец обернулся, в то время как Роберт наблюдал за тем, как её массивное тело скорбно катилось к ним. Она остановилась в нескольких шагах от них.
- Никаких повреждений, - сказала она полувопросительным тоном.
- Кажется, с ним всё в порядке, - сказал отец.
- Ведь это не повлияет на мои рекомендации?
- Какие рекомендации? - спросил отец.
- Понятно, - сказала Маргарет, наполовину уязвлённая, наполовину разгневанная, но полная достоинства.
- Обедать будем? - спросил отец.
- Обед мне не понадобится, большое вам спасибо, - сказала Маргарет.
Она повернулась к лестнице и стала с трудом подниматься.
И тут Роберт не выдержал.
- Бедная Маргарет, - сказал он.
- Бедная Маргарет, - повторил отец. - Что мы будем без неё делать?
На следующее утро они укрылись от Маргарет в спальне родителей. Днём отец должен был отвезти Маргарет в аэропорт.
- Полагаю, нам нужно спуститься, - сказала мать, застегнув Томасу кнопки комбинезона и взяв его на руки.
- Нет, - простонал отец, бросившись на кровать.
читать дальше- Ты ведёшь себя как ребёнок.
- Когда появляется ребёнок, ты и сам становишься ребячливее, не замечала?
- У меня нет времени на ребячливость, это отцовская привилегия.
- У тебя появилось бы время, если бы ты получала сколько-нибудь квалифицированную помощь.
- Пойдём, - сказала мать, протягивая отцу свободную руку.
Он слегка сжал её, но не пошевелился.
- Не могу решить, что хуже, - сказал он, - говорить с Маргарет или выслушивать её.
- Выслушивать её, - вынес решение Роберт. - Вот почему я всё время буду изображать Маргарет, когда она уедет.
- Большое спасибо, - сказала мать. - Смотри, даже Томасу стало смешно от такой безумной идеи.
- Ему не смешно, дорогая, - пробурчал Роберт, - это просто газы мучают его маленький животик.
Они все покатились со смеху. Потом мать сказала: - Тсс, она может услышать, - но было поздно, Роберт уже настроился их повеселить. Пошатываясь из стороны в сторону, он качнулся к матери.
- Бесполезно пытаться пускать мне пыль в глаза научными терминами, дорогая, - сказал он, - Могу вас уверить, что ему не нравится эта смесь, которую вы ему даёте, даже если её производят натуральные козы. Когда я работала в Саудовской Аравии - она была принцессой, на самом деле, - я сказала им: "Я не могу иметь дело с этой смесью, у меня должна быть классическая Cow and Gate", а они мне: "С таким опытом, как у вас, Маргарет, мы вам полностью доверяем", и привезли смесь из Англии на своем частном самолёте.
- И как только ты всё это помнишь? - спросила его мать. - Просто ужас. Я сказала ей, что у нас нет частного самолёта.
- О, деньги не имели для них значения, - продолжал Роберт, горделиво вздёрнув голову. - Знаете, я как-то заметила, просто вскользь, какие миленькие у принцессы тапочки, и назавтра меня в спальне ждали точно такие же. И то же самое было с фотокамерой принца. Мне даже было как-то неловко. Каждый раз, когда это случалось, я себе говорила: "Маргарет, ты должна прикусить язык".
Роберт погрозил пальцем, сел на кровать рядом с отцом и с грустным вздохом продолжил:
- Но знаете, порой само собой вырывалось: "Ох, дорогая, что за чудная у вас шаль, какая чудная мягкая ткань!" - и будьте уверены, в тот же вечер точно такая же была разостлана на моей кровати. В конце концов мне пришлось купить новый чемодан.
Как его родители ни старались не шуметь, они не могли удержаться от смеха. И пока он выступал, они почти не обращали внимания на Томаса.
- Ну вот и как нам теперь идти вниз, - сказала мать, присоединяясь к ним на кровати.
- Никак, - сказал отец, - вокруг двери силовое поле.
Роберт подбежал к двери и притворился, что его отбросило назад.
- Ой, - закричал он, - это поле Маргарет! Тут нет выхода, капитан!
Он покатался по полу и снова забрался к родителям на кровать.
- Мы как те гости из "Ангела-истребителя", - сказал отец. - Возможно, мы застрянем тут на несколько дней. Возможно, нас придётся спасать с помощью армии.
- Мы должны взять себя в руки, - сказала мать. - Нужно постараться перед её отъездом закончить всё на доброй ноте.
Никто из них не двинулся с места.
- Как ты думаешь, почему нам так трудно выйти? - спросил отец. - Не думаешь, что мы сделали из Маргарет козла отпущения? Мы чувствуем себя виноватыми, что не можем защитить Томаса от жизненных невзгод и страданий, вот и притворяемся, что всё дело в Маргарет - что-то в этом роде.
- Не стоит так усложнять, милый, - ответила мать. - Просто она самая большая зануда из всех, кого мы знали, и плохо следит за Томасом. Вот почему нам не хочется её видеть.
Воцарилось молчание. Томас заснул, и по молчаливому соглашению установилась тишина. Все уютно устроились на кровати. Роберт вытянулся и положил голову на сложенные руки, рассматривая потолочные балки. На их деревянной поверхности вырисовывались знакомые узоры пятен и сучков. Поначалу он мог вызвать или прогнать профиль остроносого мужчины в шлеме, но вскоре этот образ дополнился дикими глазами и впалыми щеками и отказался растворяться в волокнах дерева. Он хорошо изучил потолок, потому что ему приходилось подолгу лежать под ним, когда это ещё была спальня его бабушки. Родители въехали сюда после того, как бабушку забрали в санаторный интернат. Он до сих пор помнил старую фотографию в серебряной рамке, стоявшую у неё на столе. Она возбуждала его любопытство, потому что бабушке там было всего несколько дней от роду. Младенец на фото задыхался в мехах, атласе и кружевах, голову сковывала вышитая бисером шапочка. Её глаза смотрели на него с фанатичной напряжённостью, словно она была в панике, оказавшись похороненной в необъятном ворохе купленных её матерью вещей.
- Я держу её здесь, чтобы это напоминало мне о том времени, когда я только что пришла в этот мир и была ближе к источнику, - сказала ему бабушка.
- Какому источнику? - спросил он.
- Ближе к Богу, - ответила она смущённо.
- Что-то ты не выглядишь очень счастливой, - сказал он.
- Думаю, я выгляжу так, словно ещё не забыла. Но в каком-то смысле ты прав, я думаю, что так никогда и не привыкла по-настоящему к существованию на материальном уровне.
- Что значит материальный уровень?
- Земля.
- Ты бы хотела жить на Луне? - спросил он.
Она улыбнулась, погладила его по щеке и сказала:
- Когда-нибудь ты поймёшь.
Теперь вместо фотографии там лежал пеленальный матрасик рядом с пачкой подгузников и миской с водой.
Он до сих пор любил бабушку, несмотря на то, что она не оставила им дом. Её лицо превратилось в паутину морщин, образовавшихся от усердного стремления быть хорошей, от беспокойства о поистине грандиозных вещах, таких как планета, или вселенная, или миллионы страдающих людей, которых она никогда не встречала, или Божье мнение о том, что ей следует делать дальше. Он знал, что отец не считает её хорошей и не принимает в расчёт, насколько отчаянно она хотела быть хорошей. Он всё время повторял Роберту, что они должны любить бабушку "несмотря ни на что". Поэтому Роберт понял, что отец больше не любит её.
- Он будет до конца жизни помнить, как он упал? - спросил Роберт, пристально глядя на потолок.
- Конечно, нет, - ответил отец. - Ты же не помнишь, что с тобой происходило, когда тебе было всего несколько недель.
- Нет, помню, - сказал Роберт.
- Мы все должны успокоить его, - сказала мать, меняя тему, словно она не хотела обращать внимание на то, что Роберт врёт. Но он не врал.
- Он не нуждается в успокаивании, - сказал отец. - Он фактически не пострадал, так что не может сказать, что его не следовало ронять на Маргарет, когда она барахталась на земле. Это мы чуть с ума не сошли, потому что знали, как это опасно.
- Вот почему его нужно успокоить, - сказала мать, - потому что он может чувствовать, как мы переволновались.
- На этом уровне да, - согласился отец. - Но в целом младенцы живут в условиях демократии непривычного. У них всё время всё происходит в первый раз - скорее удивительно, когда что-то повторяется.
Младенцы - это замечательно, подумал Роберт. Ты можешь выдумывать про них практически всё что угодно, ведь они никогда не отвечают.
- На часах уже двенадцать, - вздохнул отец.
Они все боролись с нежеланием идти изо всех сил, но эта попытка избежать неизбежного словно затягивала их всё глубже в зыбучие пески матраса. Роберт хотел задержать родителей ещё хоть ненадолго.
- Иногда, - мечтательно начал он, подражая голосу Маргарет, - когда у меня образуется перерыв в работе и я сижу дома пару недель, у меня начинают зудеть пальцы. Мне просто не терпится подержать в руках следующего ребёнка.
Он схватил Томаса за ноги и зачавкал.
- Потише, - сказала мать.
- Вообще-то он прав, - сказал отец. - Она так привыкла к младенцам. Они ей нужны больше, чем она им. Младенцам позволено быть бессознательными и жадными, и она использует их для камуфляжа.
После всех моральных усилий, которые они приложили, чтобы уступить Маргарет ещё один час своей жизни, они почувствовали себя обманутыми, когда обнаружили, что она не ждёт их внизу. Мать ушла на кухню, Роберт сидел с отцом на диване, Томас лежал между ними. Томас молчал, погружаясь в разглядывание картины на стене, прямо над диваном. Роберт положил свою голову рядом с головой Томаса, поднял глаза и обнаружил, что Томас не мог видеть саму картину из-за стекла, защищавшего её. Он вспомнил, как это зачаровывало его, когда он был младенцем. Когда он смотрел на изображение, отражённое в стекле, оно затягивало его в пространство позади него. Там отражался дверной проём, блестящая безупречная миниатюра, а за ним казавшийся меньше, но на самом деле более крупный олеандровый куст снаружи, его цветы были крохотными розовыми бликами на поверхности стекла. Его внимание устремилось в воронку, направленную к исчезающей точке неба между ветвями олеандра, и затем его воображение расширило образ до реального неба по ту сторону, так что его разум стал двумя конусами, верхушка к верхушке. Он был там с Томасом, точнее, Томас был с ним там, в путешествии в бесконечность на этом маленьком пятне света. Затем он заметил, что цветы исчезли, и дверной проём заполнил новый образ.
- Маргарет пришла, - сказал он.
Отец обернулся, в то время как Роберт наблюдал за тем, как её массивное тело скорбно катилось к ним. Она остановилась в нескольких шагах от них.
- Никаких повреждений, - сказала она полувопросительным тоном.
- Кажется, с ним всё в порядке, - сказал отец.
- Ведь это не повлияет на мои рекомендации?
- Какие рекомендации? - спросил отец.
- Понятно, - сказала Маргарет, наполовину уязвлённая, наполовину разгневанная, но полная достоинства.
- Обедать будем? - спросил отец.
- Обед мне не понадобится, большое вам спасибо, - сказала Маргарет.
Она повернулась к лестнице и стала с трудом подниматься.
И тут Роберт не выдержал.
- Бедная Маргарет, - сказал он.
- Бедная Маргарет, - повторил отец. - Что мы будем без неё делать?