Отрывки из книгиАвгуст 2000
1Почему его стремились убить во время рождения? Не давали спать целыми днями; снова и снова били головой в закрытую шейку; обвивали пуповину вокруг горла и душили; волокли холодными щипцами через живот матери, зажав голову и выворачивая шею из стороны в сторону; вытащили из его приюта и ударили, светили в глаза сверкающими огнями и делали измерения, забрав у матери, когда она лежала на столе полумёртвая.
Может быть, идея состояла в том, чтобы уничтожить его ностальгию по прежнему миру. Сначала запереть, чтобы заставить его жаждать пространства, а затем притвориться, что убивают, чтобы он был благодарен за пространство, когда в него попадёт, даже за эту гулкую пустыню, в которой его окружали только руки матери, обвивавшие его, вместо целого мира, полностью тёплого мира вокруг, которого никогда уже не будет.
Занавески дышали светом в их больничную палату. Вздувались от полуденного жара и затем снова шлёпались на французские окна, приглушая слепящие блики снаружи. Кто-то открыл дверь, занавески взвились и заколыхались по краям, листы бумаги зашелестели, комната побелела и вибрация дорожных работ немного усилилась. Потом дверь захлопнулась, занавески вздохнули и комната потускнела.
читать дальше- Ох нет, не надо больше цветов, - сказала его мать.
Сквозь прозрачные стенки своей люльки-аквариума он мог видеть всё. Из раструба лилии его оглядывал слезящийся глаз. Иногда ветерок дул на него перечным запахом фрезий, и ему хотелось отчихнуть этот запах прочь. На ночной рубашке его матери пятна крови перемежались полосками темно-оранжевой пыльцы.
- Это так мило с их стороны, - она смеялась от слабости и разочарования. - Я это к чему... там хоть в ванне место осталось?
- Не очень - там уже розы и всякое другое.
- О боже, я не могу этого вынести. Сотни цветов срезали и запихнули в эти белые вазы, просто чтобы порадовать нас. - Она не могла перестать смеяться. По её лицу текли слёзы. - Нужно было оставить их там, где они были, где-нибудь в саду.
Медсестра заглянула в карту.
- Вам пора принять вольтарол, - сказала она. - Вы должны контролировать боль, прежде чем она захватит вас.
Затем медсестра посмотрела на Роберта, и он увяз в тусклой пучине её голубых глаз.
- Да он настороже. Честное слово, он меня проверяет.
- С ним ведь всё будет в порядке, да? - сказала его мать с внезапным ужасом.
Роберт вдруг тоже пришёл в ужас. Они больше не были едины как раньше, но их по-прежнему связывала общая беспомощность. Они были выброшены на дикий берег. Слишком изнурённые, чтобы ползти по пляжу, они могли только бессильно распластаться в этом грохочущем и ослепляющем бытии. Однако ему пришлось посмотреть фактам в лицо: они были разделены. Он понял теперь, что его мать и раньше была здесь, снаружи. Для неё этот дикий берег был новой позицией, для него это был новый мир.
Самым странным было то, что он чувствовал, будто бывал тут прежде. Он знал, что внешний мир существовал всё время. Раньше он думал, что это был глухой подводный мир и что он жил в самой его сердцевине. Теперь стены рухнули, и он мог видеть, в какой неразберихе был прежде. Как он мог избежать новой неразберихи в этом сокрушительно ярком месте? Как он мог привычно брыкаться и крутиться в этой тяжелой атмосфере, где воздух обжигал ему кожу?
Вчера он думал, что умирает. Возможно, он был прав, и именно это и произошло. Всё было под вопросом, кроме того факта, что он был разделён со своей матерью. Теперь, когда он понял, что между ними есть различие, он любил свою мать с новой остротой. Он привык к её близости. Теперь он жаждал её близости. Этот первый вкус жажды был самой тоскливой вещью в мире.
- Ну-ну, милый, что такое? - сказала медсестра. - Мы проголодались или просто хотим на ручки?
Она вынула его из люльки-аквариума, перенесла через расщелину, отделявшую её от кровати, и передала в материнские руки со следами кровоподтёков.
- Попробуйте дать ему грудь ненадолго, а затем постарайтесь немного отдохнуть. За последние пару дней вы оба столько пережили.
Он был безутешным обломком крушения. Он не мог жить в такой неопределённости и с такой интенсивностью. Его вырвало молозивом на мать, а затем, в мутный момент наступившей пустоты, его взгляд упал на занавески, вздутые светом. Они завладели его вниманием. Так вот как тут всё было устроено. Тебя завораживали предметами, чтобы заставить забыть о разделении.
Но всё же он не хотел преувеличивать свои невзгоды. В старом мире стало слишком тесно. К концу он отчаянно пытался выбраться наружу, но ему казалось, что он вернётся в безбрежный океан своего раннего периода, а вместо этого он был изгнан на эту суровую землю. Возможно, во сне он мог бы вернуться в тот океан, если бы не завеса насилия, которая повисла между ним и прошлым.
Его относило в тягучие пределы сна, и он не знал, попадёт ли в свой плавучий мир или в мясорубку родильни.
- Бедняжка, ему, наверное, приснился плохой сон, - сказала мать, поглаживая его. Плач постепенно затих.
Она поцеловала его в лоб, и он понял, что, хотя они больше не единое тело, у них одни и те же мысли и чувства. Он вздрогнул от облегчения и уставился на занавески, наблюдая за потоком света.
Должно быть, он заснул на какое-то время, потому что его отец был уже здесь. Он был чем-то захвачен и говорил без остановки.
- Сегодня я посмотрел еще несколько квартир, и могу сказать, это наводит тоску. Лондонская недвижимость как с цепи сорвалась. Я склоняюсь к плану C.
- Что за план С? Я забыла.
- Остаться на месте и выкроить вторую спальню из кухни. Если разделить её пополам, в шкаф для швабр можно поместить игрушки, а кроватку поставить на место холодильника.
- А где будут швабры?
- Не знаю, где-нибудь.
- А холодильник?
- Можно убрать его в шкаф рядом со стиральной машиной.
- Он не поместится.
- Откуда ты знаешь?
- Просто знаю.
- Как бы там ни было... что-нибудь придумаем. Приходится быть прагматиком. Когда появляется ребёнок, всё меняется.
Отец наклонился и прошептал:
- В крайнем случае остаётся Шотландия.
Он пришёл, чтобы быть прагматиком. Он знал, что его жена и сын утопают в болоте смятения и уязвимости, и собирался их спасти. Роберт ощущал его чувства.
- Боже, у него такие крошечные ручки, - сказал отец. - Это к лучшему, вообще-то.
Он поднял руку Роберта своим мизинцем и поцеловал её.
- Можно его подержать?
Она протянула его отцу.
- Осторожно с шейкой, он не держит голову. Нужно её поддерживать.
Они все нервничали.
- Вот так?
Отец провёл рукой вдоль его позвоночника, плавно подсунул её Роберту под голову и взял его у матери. Роберт пытался сохранять спокойствие. Он не хотел, чтобы родители расстроились.
- Вроде. Вообще-то я сама не знаю.
- Ох... и как только нам разрешают делать это без лицензии? Даже собаку или телевизор нельзя завести без лицензии. Может, нас научит патронажная сестра - как там её?
- Маргарет.
- Кстати, где Маргарет будет ночевать, пока мы не поедем к моей матери?
- Она говорит, что диван её вполне устроит.
- Интересно, устроит ли это диван.
- Не язви, она на "синтетической диете".
- Потрясающе. Не смотрел на неё с такой точки зрения.
- У неё большой опыт.
- А у нас разве нет?
- С младенцами.
- А, с младенцами.
Отец потёр Роберту щёку своей щетиной и чмокнул его в ухо.
- Но мы же так его любим, - сказала мать, с глазами, полными слёз. - Разве этого мало?
- Любовь двух родителей-стажёров с непригодным жильём? Слава богу, у него есть резерв в виде бабушек, одна из которых вечно в отпуске, а другая так занята спасением планеты, что вряд ли очень обрадуется этой дополнительной нагрузке на мировые ресурсы. В доме моей матери уже и без того слишком много шаманских погремушек, "животных силы" и "внутренних детей", чтобы вместить что-то настолько взрослое, как ребёнок.
- У нас всё будет хорошо, - сказала мать. - Мы больше не дети, мы родители.
- В том и беда, - сказал отец. - Знаешь, что сказала мне мать на днях? Ребёнок, родившийся в развитой стране, потребляет в двести сорок раз больше ресурсов, чем ребёнок, родившийся в Бангладеш. Если бы у нас было достаточно самоограничения взять двести тридцать девять бангладешских детей, она встретила бы это радушнее, но этот западный Гаргантюа, который загрязнит акры земли одноразовыми подгузниками, а потом потребует персональный компьютер, у которого хватило бы мощности запустить ракету на Марс, для того, чтобы играть в крестики-нолики с виртуальным приятелем из Дубровника, вряд ли заслужит её одобрение.
Он прервался и спросил:
- Ты в порядке?
- Никогда не была так счастлива, - сказала мать, вытирая блестящие щёки тыльной стороной ладони. - Просто чувствую такое опустошение.
Она направила головку ребёнка к своему соску, и он начал сосать. Тонкая струйка из его прежнего дома затопила ему рот, и они снова были вместе. Он ощущал биение её сердца. Покой окутывал их, как новое чрево. Возможно, тут всё-таки было вполне неплохо, просто сюда было трудно попасть.